Анне нравилось это путешествие. Хорошо быть свободной и богатой, шутить и смеяться, не знать ни в чем нужды. Благодаря заботам Ловелла и Дайтона, она не испытывала никаких неудобств, а Матильда Харрингтон следила, чтобы ночлег герцогини был обставлен с комфортом и чтобы каждый вечер ее ожидала лохань с горячей, водой. Анна чувствовала себя словно молоденькая девушка, перебрасывалась шутками и острыми словечками с оруженосцами, и их откровенно восхищенные взгляды говорили ей, что она хороша по-прежнему. Лишь Уильям Херберт держался особняком, был почтителен, но молчалив, хотя Анна нередко замечала, что он смотрит на нее с изумлением и любопытством.
По мере приближения к Йорку большинство молодых женщин кортежа пересели на коней, а самые смелые, вдохновляясь примером дам из куртуазных романов, пожелали ехать в седлах вместе с мужчинами. Вокруг царила атмосфера любовной игры, поощряемая герцогиней, хотя леди Матильда и не преминула напомнить Анне, что ее супруг весьма строг и придерживается старых правил, когда дамы и рыцари обязаны следовать порознь.
Лишь одно обстоятельство омрачило поездку. Анна была совершенно уверена, что по прибытии в Йорк сейчас же сможет послать в Понтефракт за дочерью, ибо все время тосковала без Кэтрин. Однако когда, уже приближаясь к Йорку, она заговорила об этом с Ловеллом, тот сразил ее известием о том, что герцог Глостер увез своего сына и ее дочь с собой на юг королевства. Анна была обескуражена этим известием. Ричард знал, что означала для нее разлука с девочкой, и не имел права без ее позволения действовать так. И снова проснулись ее подозрения, что Ричард Глостер, властный и не терпящий возражений вельможа, вовсе не намерен считаться с ее мнением и в дальнейшем.
Но вскоре впереди показались пригороды Йорка, а затем и древние светлые стены с навесными барбаканами.
Анна не сразу смогла прийти в себя от встречи, которую ей устроили в старом Йорке. Звонили колокола, в воздух взмывали тысячи голубей, гремели трубы. Обошлось, правда, без праздничной мистерии, но только из-за того, что еще не завершился траур по брату короля и правителя Севера. Но и без этого Анна была ошеломлена, ей даже не верилось, что именно она виновница этих пышных торжеств.
Под ликующие вопли толпы она остановила коня перед величественными воротами Миклгейт-Бар, и отцы города вышли ей навстречу – мэр и олдермены в ярко-алых одеждах, члены городского совета в темно-красном бархате – и поднесли ей ключи от города, хлеб, соль и чашу вина. Мэр зачитал речь, которую Анна еле разобрала из-за стоявшего вокруг шума, а затем под оглушительные звуки фанфар въехала в город.
Старая столица Севера была изукрашена так, что ничто не напоминало о трауре. Расцвеченные флагами дома, яркие вымпелы, усыпанная нежными лепестками мостовая. Все это не сочеталось с темными строгими одеждами ее свиты, однако ехавшая впереди на сказочном белом иноходце молодая герцогиня была так хороша и так ослепительно улыбалась, что оставалось только радоваться, что Господь послал им столь прекрасную повелительницу.
Под приветственные крики толпы Анна проехала через город к собору Минстер, казавшемуся парящим в воздухе. Собор был еще при Вильгельме Завоевателе, возводился в течение четырех столетий и был закончен совсем недавно, при графе Уорвике. На паперти собора герцогиню приветствовал епископ Иоркский, канцлер Англии Томас Ротерхэм.
Анна испытала замешательство, глядя на него. Они встречались у графа Нортумберленда, и епископ также знал ее как леди Майсгрейв. Однако, если Томас Ротерхэм и признал ее, то не подал виду, и Анна решила, что наверняка он предупрежден заранее.
В церкви состоялась торжественная месса. Анна причастилась и исповедовалась самому епископу и заказала несколько молебнов за упокой души отца, мужа и сына. В течение всей службы епископ наблюдал за нею с живым интересом.
– Ваше преосвященство только сейчас узнали меня? – спросила Анна.
Ротерхэм опешил от неожиданного вопроса. Он заморгал голыми веками, и его лицо, исполненное важности, расплылось в улыбке.
– Отнюдь нет, дочь моя. Но я рад, что ваше высокое восхождение не лишило вас смирения и вы не забываете того, кто делил с вами узы супружества все эти годы.
Анна задумалась. Выходило, что мнения канцлера и Фрэнсиса Ловелла в корне расходятся, о чем она не преминула сообщить епископу. Тот молча пожевал губами.
– Сэр Фрэнсис Ловелл – близкий герцогу Глостеру человек. Думаю, ежели вы желаете угодить супругу, вам следует прислушиваться к его мнению.
Анна пожала плечами.
– Видит Бог, преподобный отец, я никому не хочу угождать. Я Анна Невиль, а члены моей семьи тем и славятся, что всегда поступают по-своему. Но я слишком долго жила в глуши, и мне хотелось бы поступить так, как соответствует даме моего сана. И смею вас заверить, что Филип Майсгрейв живет в моей памяти и мне не хотелось бы скрывать мой брак с ним, как нечто, достойное осуждения.
Некое подобие улыбки скользнуло по лицу примаса, глаза его потеплели, однако слова его поразили Анну.
– Если вы испрашиваете моего совета, дочь моя, то для вашего же блага лучше поступить так, как хочет герцог Глостер, и сохранить в тайне свой прежний брак.
– Но ведь у меня осталась дочь!
– Что ж, вашему супругу не занимать мудрости, и он, полагаю, сумеет найти нечто, что устроило бы вас обоих.
Из этого разговора Анна вынесла убеждение, что епископ Ротерхэм – честный человек и не относится к числу почитателей ее супруга. Более того, в его словах сквозила доля иронии и сомнения.
Анна внимательно всмотрелась в удлиненное мясистое лицо епископа. Несмотря на подбородок и изредившиеся волосы, во всех его чертах и открытом взоре проступало спокойное достоинство.
Неожиданно она решилась:
– Ваше высокопреосвященство, как вы считаете, в чем причина того, что герцог Ричард пожелал взять в супруги столь безрассудную и своевольную женщину, как я?
Епископ оставил четки и, в свою очередь, бросил на Анну внимательный взгляд.
– Мне представляется, дочь моя, что вы сами должны ответить на этот вопрос, коль выразили согласие стать его женой.
Епископ возложил ей на голову руку и продолжил:
– Что сделано, то сделано, и величайшим грехом было бы усомниться в содеянном. Не мучайте себя этим. Герцогу Ричарду давно пора было вступить в брак. Вы необычайно хороши собой и не походите на многих известных мне дам. Возможно, именно это и покорило герцога. Немаловажно еще и то, что вы дочь Уорвика.
– При чем здесь мой отец? Он умер давно и пусть покоится с миром.
– Все дело в имени. Невили всегда были популярны на Севере. Вы были любимицей Делателя Королей, и на вас лежит отблеск его славы. Покойный Джордж Кларенс – прими, Господи, в руки свои его душу, – также воспользовался именем своей супруги, невзирая на то, что именно он и предал вашего отца. Я не хочу говорить о тех, кто до сих пор привержен Ланкастерам, а таковых немало. Разве вы не заметили, как вас встречают здесь? О, трудно представить лучшую невесту для Дика Глостера!
