и сама выбирала косточки, не позволяя Амели запачкать пальцы. Когда, наконец, достали из печи два небольших круглых пирога под нежной зарумяненной шапочкой мягкой меренги, Соремонда лишь всплеснула руками и, кажется, потеряла дар речи. Наконец, пробормотала, качала головой:
— Ох, и руки у тебя, госпожа!
Амели сама была довольна результатом. В такие моменты на душе становилось тепло и хорошо, будто она сделала что-то очень важное. Осталось лишь дождаться, когда остынет. И подать…
Она вернулась в покои, тщательно умылась, поправила прическу, платье — нельзя показаться неряхой. И Мари, как назло, не было. Приходила, когда не звали, а когда нужна — не дозваться. Оставалось лишь выяснить, где муж. Амели решила поступить так же, как Феррандо, хоть и совсем не надеялась на результат. Скорее, убедиться, что ничего не выйдет.
— Орикад!
К удивлению, демон появился из воздуха со щелчком мыльного пузыря, завис у камина. Огляделся и вытаращил огромные желтые глаза:
— Ты что это?
Амели усмехнулась:
— Выходит, ты и моих приказов слушаешься?
Он закусил губу и деловито скрестил ручки на груди:
— Ты жена мессира. Мне, вроде как, положено.
— И ты этак в любом месте появишься? Где бы ни позвала?
Орикад насупился, длинные волоски на бровях трепетали, как усики бабочки:
— Станешь звать без нужды — мессиру пожалуюсь. Тогда сама на себя пеняй.
Она погладила пальцами его руку. Теплое бархатное ощущение, но демон, кажется, был не в восторге: фыркал и кривился.
— Не обижайся, мне очень нужно. А если я прикажу тебе исчезнуть? Ты исчезнешь?
Орикад молчал, все так же раздраженно жевал губу.
— Орикад, исчезни!
Вновь легкий шлепок — и демона будто не было. Амели едва не запрыгала от детской радости. Словно бестолковый домашний щенок, наконец, выполнил команду.
— Орикад!
Он вновь болтался в воздухе под аккомпанемент шлепанья собственных крыльев. Сжал кулачки и подался вперед:
— Прекрати немедленно! Глупая девчонка!
Амели вздернула подбородок:
— А разве я тебе теперь не госпожа? Раз я жена твоего хозяина?
Он снова поджал губы и барабанил маленькими пальчиками по собственному животу:
— Пусть мессир создаст для тебя такую же бестолковую демонессу — ее и гоняй. А меня без надобности не тревожь — пожалуюсь.
— А он может?
— Еще как, — Орикад насупился и добавил едва слышно: — Только не хочет.
Кажется, он был этим очень обижен.
— Не хочет? — Амели удивленно подняла брови. — Значит, ты уже просил?
Демон надулся, давая понять, что не собирается это обсуждать:
— Не твое дело.
Она кивнула:
— Прости. Наверное, ты прав. Скажи, а Мари я точно так же могу позвать?
Орикад хмыкнул, важно приосанился:
— Она же не демон. Просто кукла пустоголовая.
Амели лишь кивнула.
— Отпускай меня, раз ничего не надо.
Она вновь тронула его теплую ручку:
— Надо. Где сейчас твой хозяин?
— В лаборатории.
Амели вновь кивнула.
— А зачем те…
— … Орикад, исчезни!
Демон не успел договорить и исчез с уже знакомым шлепком мыльного пузыря.
Эта мелочь заставила улыбнуться: так вон оно как… Значит, бедняга обязан теперь появляться по ее первому зову и исчезать по приказу. И можно легко отослать его, не выслушивая глупости. Все это развеселило на пару минут, но при одной только мысли, что Амели покажется на пороге проклятой лаборатории со своим пирогом, все холодело и замирало. Глупость… Самая настоящая глупость. Но тетка Соремонда говорила так уверенно, будто знала все на свете. Будто этот несчастный пирог был способен что-то наладить. В конце концов, она знала Феррандо гораздо лучше, и уж точно лучше разбирала, что уместно в этом доме, а что нет.
Когда Амели вернулась в кухню, Соремонды не было. Видно, пошла на воздух, отдохнуть от печной духоты. Амели выглянула в окно, высматривая кухарку, но не нашла. Зато отметила, что, наконец, к ночи распогодилось. Парк накрывали прозрачные сиреневые сумерки, а разошедшиеся тучи обнажили усеянное звездами небо.
Она взяла с полки плоскую корзину, поставила тарелку с пирогом, прикрыла салфеткой и направилась в подвал. Все еще не верила, что делает это. Прошла уже знакомой галереей на первом этаже, спустилась по каменной лестнице. Встала перед дверью, сжимая корзину обеими руками. И просто стояла, немея и холодея от накатившего ужаса. Глупая идея. Совсем негодная. Хорошо, что она не успела постучать.
Нужно просто уйти.
— Зачем ты здесь?
От звука знакомого голоса, доносившегося из-за двери, Амели вздрогнула всем телом, но не знала, что отвечать.
— Разве тебе не говорили, чтобы ты не смела сюда ходить?
Хотелось попросту сбежать, но ноги будто приросли к полу. Как тогда, в столовой. Отвратительное липкое ощущение полнейшей беспомощности.
— Я… Мессир… — Она не могла и двух слов связать. — Я принесла вам пирог.
Молчание. Все это время Амели тщетно пыталась оторвать ноги от пола. Если Феррандо не намерен больше ничего говорить, зачем держать ее перед дверью?
— Какой еще пирог?
Как же глупо это звучало… Амели готова была разрыдаться, чувствовала, как лицо заливает краска. Будто всю ее из могильного холода бросило в жар, в самое пушечное жерло. Зачем она поддалась на уговоры тетки Соремонды? Даже если та и хотела добра… как же все это глупо!
— Какой пирог?
— Я… испекла для вас пирог, мессир.
Если бы можно было в эту минуту провалиться в бездну, разменяв этот стыд, Амели с радостью выбрала бы бездну. Что угодно, только не стоять перед этой дверью.
— Я не голоден. Ты можешь идти.
Она почувствовала, что ноги стали значительно легче. Мигом развернулась и побежала по лестнице, едва сдерживая слезы. В галерею, к дверям, на террасу. Обежала дворец уже знакомым путем и остановилась лишь у пустующего павильона оранжереи. Прислонилась спиной к холодному камню и зажмурилась, сбивчиво дыша. Повесила корзинку на руку, ладонью зажала рот, стараясь сдержать слезы. Она не должна плакать. Просто нужно вынести урок и никогда, никогда больше так не поступать. Никогда. Он этого не заслуживает.
Проклятый пирог будто прожигал корзину. Еще немного — и запалит платье. Швырнуть в обрыв, в Валору, на корм рыбам. И собственный труд, и все свои попытки хоть что-то изменить. Тетка Соремонда не права. Она искренне считает, что Амели достался не самый плохой муж. Она просто ошибается. Или врет нарочно, чтобы хоть как-то приободрить.
— Опять бродишь по саду ночами?
Нил поднял фонарь, золотя свое улыбающееся лицо, но вмиг посерьезнел, приглядевшись:
— Ты плачешь?
Только его теперь не хватало. Амели упрямо покачала головой и вздернула подбородок:
— Нет. Я просто гуляю.
— М… — Нил отвел глаза, но по всему было видно, что не поверил. Наконец, с интересом кивнул
