– Мне хотелось бы научиться рисовать. Я хочу сказать, рисовать по-настоящему, не просто размалевывать фарфоровые безделушки.
– Чувствовать искусство так же важно, как и создавать его, – сказала Аня, хотя она тоже почувствовала, как где-то в глубине души зашевелилась зависть к женщине, создавшей шедевр.
– Да, – согласилась Селестина. – Кстати, это напомнило мне о том, что я должна купить открытку для Муррея, ведь в воскресенье – день Святого Валентина. В книжном магазине на Канал-стрит большой выбор, ты не против заехать туда?
Общепринятым было мнение, что страсть креолов к искусству по большей части ограничивается музыкой и танцами. В случае с Селестиной это совершенно очевидно было правдой. Улыбнувшись столь мимолетному влечению к живописи, возникшему у сестры, Аня отправилась с ней на поиски подходящих открыток ко дню Святого Валентина.
Однако их интеллектуальное времяпрепровождение этим не ограничилось. На этот вечер планировался также визит в театр, чтобы посмотреть игру Кушман. Поскольку Ане было совершенно нечем заняться, она начала одеваться задолго до назначенного времени и была готова очень рано. Салон, где были назначены сборы перед отъездом в театр, комната, очаровательно оформленная в голубых тонах, с расставленными тут и там хрустальными украшениями, даже летом напоминавшая о прохладе, была пуста, когда она туда вошла. Селестина принимала ванну, о чем свидетельствовали доносившиеся из ее спальни фальшивые звуки арии, а мадам Роза мучилась от напомаживания волос и укладывания прически, чем была занята женщина-парикмахер, нанятая в дом на время их пребывания в Новом Орлеане. Аня на миг замерла, а затем направилась к одному из окон, выходящих на улицу. Она раздвинула тяжелые шторы из золотой шелковой парчи и легкие муслиновые занавеси и выглянула из окна.
Наступал вечер, и небо над крышами домов было окрашено в серые, золотые и розовые тона. На крыльях стаек голубей отсвечивали последние розовые лучи уходящего солнца. На улицу, проходившую под узким балконом, опоясывающим дом, уже упали сумерки, но темно еще не было и уличные фонари еще не горели. Время от времени по улице с грохотом проезжали экипажи. Бродил пес и принюхивался к отбросам. Молодая мулатка в платье, повязанном белым передником, и с полосатым платком на голове держала в руках большой поднос и, уперев его в бедро, расхаживала по противоположной стороне улицы, громко предлагая свои горячие рисовые пирожки и сливочные пралине с орехами. Неподалеку мальчишка, удерживая в равновесии плетеную пальмовую корзину на голове, заполненную прекрасными красными камелиями на коротких стебельках, продавал belle fleurs[16] в волосы леди или в петлицы джентльменов.
Остальные уличные торговцы торговали устрицами, сыром, зеленью и дешевым красным вином. Молочник и торговец метлами, точильщик и лудильщик – все уже отправились по домам, эти же двое еще надеялись продать свой товар.
В «Бо Рефьюж», наверное, Марсель принес Равелю обед. Аня задумалась о том, как Черный Рыцарь провел этот долгий день, и знает ли он, что она покинула плантацию. Если знает, то он, без сомнения, взбешен тем, что его оставили в тюрьме, прикованным цепью к стене. Проклятия, которые он, должно быть, призывает на ее голову, конечно, заставили бы ее уши гореть от стыда, если бы она могла их услышать. Возможно, он даже задумывается о том, как бы застать своих сторожей, Девизу и Марселя, врасплох и оказаться таким образом на свободе.
Прошло почти сорок восемь часов с тех пор, как она видела его в последний раз. Она задумалась о том, заживает ли его рана на голове и не угнетает ли его одиночество. Не то чтобы она не спала, беспокоясь о нем, вовсе нет, он заслужил то, что сейчас происходит с ним, и возможно, заслужил даже гораздо больше.
Она подумала о нем и представила, как он лежит, вытянувшись во весь рост на постели в маленькой комнатке в хлопковом сарае, заложив руки за голову, скрестив ноги, как по его губам пробегает слегка насмешливая улыбка и отражается затем в глазах. Она подумала о том, как он дотягивается до нее, хватает, укладывает в постель рядом с собой, его теплые уверенные руки твердо держат ее, его губы…
У Ани перехватило горло, и она отвернулась от окна, закрыла лицо руками и прижала их к глазам. Она не будет думать об этом, не будет! Удовольствие, которое он доставил ей, она сможет найти с любым другим мужчиной. Нет ничего необычного в том, что она так ответила мужчине с его опытом, совершенно ничего необычного!
Суровые слова успокоили ее, но не смогли унять боль, спрятанную глубоко внутри. Она не была готова к той буре чувств, которую он в ней пробудил. Она осталась той же, осталась самой собой, и все же что-то изменилось в ней. Казалось, что из нее вынули какую-то жизненно важную часть и заново ее переделали, изъяв из нее нечто существенное.
– Что с тобой, chere? У тебя болит голова?
В голосе мадам Розы, вошедшей в комнату, звучало беспокойство. Как обычно, она была в черном, хотя сейчас этот цвет смягчался блеском великолепных аметистов и бриллиантов, сверкавших у нее на шее, в ушах и на обеих руках. В руках была мягкая шерстяная черная шаль. Она выглядела спокойной и как-то особенно, по-французски изысканной, хотя в глубине ее глаз проглядывала озабоченность.
Опустив руки, Аня попыталась успокаивающе улыбнуться.
– Немного.
– Хочешь, я велю принести стаканчик настойки из апельсиновых цветов? С головной болью лучше справляться до того, как она усилится.
– Нет, нет, все будет в порядке. Наверное, я просто проголодалась.
– Вполне возможно, ты очень мало ела сегодня днем. – Мадам Роза бросила взгляд на каминные часы. – Неужели уже столько времени? Нам нужно поскорее садиться за обед, если мы собираемся попасть в театр к началу.
Театральные представления в Новом Орлеане были очень длинными. Они начинались в семь и продолжались вместе с фарсом или другим легким развлечением, которое следовало за главным спектаклем, почти до полуночи. Поэтому прежде чем отправиться в театр, все обычно устраивали легкий обед, а затем, вернувшись из театра, принимались за более изысканный ужин.
– Гаспар и Муррей будут обедать с нами? – спросила Аня, не потому, что это ее так интересовало, а просто чтобы что-то сказать.
– Гаспар будет сопровождать нас в театр. Муррей занят. Он присоединится к нам в театре. – Мадам Роза направилась к кушетке и села. Анино вечернее платье из темно-синей тафты зашуршало, когда Аня прошлась по комнате. Она остановилась возле небольшого столика и взяла в руки стереоскоп, который лежал на нем. Она поднесла его к глазам и долго рассматривала внутреннее убранство Хрустального дворца в Лондоне с его пальмами и летающими внутри птицами. Положив стереоскоп на место, она подошла к небольшому пианино в углу и нажала на одну из клавиш, прислушиваясь к звуку, который медленно замирал в тишине комнаты. Она посмотрела на мачеху и снова отвела взгляд.
