– Если ты боишься, если не хочешь, я не буду ничего делать. Для меня довольно смотреть на тебя, сознавать, что отныне ты – моя жена, – прошептал он.
На мгновение Паола успокоилась, а потом в ее душе поднялась буря. Если она допустила, чтобы самоуверенный, богатый дворянин овладел ее телом, почему она должна отказывать бедному юноше, который стал ее мужем, который смотрит на нее как на богиню?!
– Нет, Ниол. Я твоя. Всецело и навеки.
Его кожа была очень гладкой и очень горячей – воистину в его объятиях ожил бы мертвый, а поцелуи – обжигающими, словно пламя, и вместе с тем сладкими, как мед. Паоле чудилось, будто она взмывает в светлое небо и одновременно низвергается в пучины первобытного хаоса. Легкая боль прошла почти сразу, а когда схлынула первая волна испуга и стыда, девушка поняла, что физическая близость не столь ужасна, как ей казалось. Ниол двигался осторожно, боясь встретить сопротивление, все еще не веря в то, что это свершилось. В золотисто-карих глазах Паолы он видел свое отражение и впервые в жизни ощущал себя по-настоящему счастливым.
В сплетении любящих тел была непостижимая, мистическая красота; все, что случилось с ними, было даровано Богом как величайшая милость. Он видел их, он знал все их секреты и благословлял их как на безгрешные преступления, так и на невинный грех.
Паола очнулась, когда за окном запели птицы, темные тени в углах комнаты растаяли и в помещение начали проникать бледные краски зари. Ниол спал рядом, обняв ее столь самозабвенно и нежно, будто она была для него источником жизни, без которого он не мог существовать.
Девушка вспомнила минувшую ночь. Несмотря на свою неопытность, она смогла понять, что Ниол не думал о себе, он заботился только о ней. В его ласках была безграничная нежность, которая дарила блаженство не только телу, но прежде всего душе.
Внезапно Паола испытала бурный прилив радости, словно после долгой зимы пришла весна или спустя годы забвения началась новая жизнь.
Когда Ниол проснулся, девушка увидела в его глазах гордость: он победил ее стыдливость и страхи, вычеркнул из ее памяти мысли об Энрике Вальдесе. Единственное, чего она не могла объяснить, так это его слез, таких же обильных, прозрачных и чистых, как падающая на траву роса или дождь, рожденный на небе и питающий корни земли.
Когда они тронулись в обратный путь, Паола застенчиво промолвила:
– Давай пока не будем ничего говорить Армандо.
– Тогда нам придется скрывать наши отношения.
– Так будет лучше. Ты можешь приходить в мою комнату поздно вечером или когда отца не будет дома.
Ниол счастливо рассмеялся и сжал ее руку в своей.
– Я приду, но не уйду. Мы будем спать вместе, и, клянусь, сам дьявол не сможет нас разлучить!
Когда они вернулись в Мадрид, им казалось, что воздух содрогается от радостных тайных приветствий, тогда как на самом деле он привычно дрожал от выкриков разносчиков воды, жестянщиков, волочивших медную утварь, щелчков извозчичьих хлыстов и уличных песен.
Армандо был на службе; молодых людей встретила Хелки, как всегда невозмутимая и бесстрастная. Казалось, она останется такой как перед лицом любви и жизни, так и перед ликом горя и смерти.
Когда Ниол сообщил ей о том, что они с Паолой обвенчались, женщина дотронулась кончиками пальцев сначала до лба юноши, а потом – девушки и что-то вполголоса произнесла на своем языке.
– Что сказала твоя мать? – спросила Паола, когда они с Ниолом остались одни.
– Что наш брак свершился по воле судьбы и что она попросит духов сделать так, чтобы нас разлучила только смерть, – промолвил юноша.
– На все воля Бога, – прошептала девушка.
– Да, на все воля Бога.
Мариам очень любила свой город. Несмотря на многочисленные запреты и насильственное обращение его жителей в иную веру, Галера оставалась мусульманским городом: шумные базары, разноцветные узоры ковров, томные, тягучие, полные восточных напевов вечера, дрожащий от зноя воздух, тонкая и нежная, словно налет на крыльях бабочки, белая пыль.
Все изменилось в тот день, когда в Галеру вошли испанские войска, чему предшествовали ожесточенные бои за город. Песни превратились в крики отчаяния и боли, а песок и пыль окрасились кровью. Прежде по утрам и вечерам в Галере было так тихо, что можно было без труда услышать звук, исходящий из поднесенной к уху морской раковины. Теперь Мариам казалось, что она никогда не изведает спокойствия и тишины.
Испанцы ворвались в их дом в тот час, когда ночь плавно переходила в утро и звезды на западе мерцали, будто серебристые блестки на покрывале невесты. Саида не было дома, он возился с ранеными, которых с каждым часом становилось все больше и больше.
Фатима и ее дочери не спали всю ночь, но под утро их сморил сон, именно потому они оказались особенно беззащитны перед вторжением врага.
Одни солдаты бросились к женщинам, другие стали искать ценные вещи. Какой-то испанец схватил Хафсах, швырнул ее на ложе, намотал ее длинные волосы на свою руку и принялся насиловать, превратив ее женское естество и душу в полыхающую рану. Фатима страшно закричала и кинулась к дочери. Ее сгреб в охапку другой мужчина, однако она выхватила кинжал, который висел у нее на поясе, и вонзила себе в горло. Саламе удалось выбежать на улицу, и ее судьба была неизвестна.
Мариам не видела всего этого, она успела залезть под диван, и туда же забралась Азиза. Они лежали не двигаясь, мысленно отсчитывая томительно текущие минуты. Обе мучительно страдали от того, что не могли перемолвиться словом и не знали, какая участь постигла мать и сестер.
Прошло немного времени, и под диван заглянул мужчина.
– Гляди, а тут еще одна красавица! – воскликнул он и потащил Азизу за одежду.
Девушка в ужасе сопротивлялась и кричала, потому мужчина сосредоточил на ней все свое внимание и не заметил Мариам. А она, онемев от страха, промолчала и тем самым не выдала своего присутствия, хотя всем сердцем желала помочь сестре.
Прошло немало времени, прежде чем Мариам решилась выбраться из своего ненадежного убежища. Дом был пуст. Вещи раскиданы, перевернуты, поломаны и испорчены. Но самым страшным было не это. На диване, под которым пряталась Мариам, лежала бездыханная Хафсах. Возможно, она умерла от жестокости насильников, а быть может, от разрыва сердца. На пороге дома девушка нашла мертвую мать. Азиза и Салама исчезли.
Мариам навсегда запомнила глаза завоевателей, хотя видела их только мельком: блестящие, как золото, и пустые, как покинутое Богом небо.
Девушка вырыла в саду могилу. Ей нравилось заботиться о саде, любимом месте, где рождалась и процветала жизнь, а теперь сад превратился в кладбище, на котором были погребены самые дорогие для нее люди.
