Фужер продолжал молчать. Только очень нескоро он пролепетал:
– Забавно? Не нахожу. Способно встревожить, да! Судьба нас связывает… крепко связывает.
– Нет! Нет!.. Нить порвана, будьте покойны! Кроме того… Сейчас я успокою вас. Я сделала то, о чем говорила.
– Что такое? О чем вы говорили?
– Что забуду вас… скоро… очень скоро… И что в случае необходимости…
– Нет! Кармен, неужто вы?..
– Да!
– Вы…
– Да, друг мой. У вас есть преемник. Так было нужно, это было вернее. Сделано. У меня есть любовник. Здесь, в Лионе!
Она стояла перед ним выпрямившись, губы ее слегка дрожали. Он опустил глаза. Он смутно страдал, ощущая физическую боль, небольшие и острые толчки которой ранили его легкие и затылок. Все же он удивился, не почувствовав ни гнева, ни досады. Наконец он спросил, впрочем без особого желания получить ответ:
– Кто?
Она отвечала, пожимая плечами:
– О! Не все ли вам равно. Это может интересовать только меня… вот и все. Оставим это. Поговорим о вас. Я видела барышню Дакс, я видела госпожу Дакс, я видела господина Дакса. Я страшно интересовалась вашими делами. Но делала это с величайшей скромностью: ваша будущая семья даже не подозревала о моем присутствии. Я вновь нашла перстень Гигеса![22] Я не видима ни для кого – исключая вас.
Она снова стала смеяться. Быть может, смех этот звучал немного надтреснуто. Фужер не слушал. Бессвязные мысли вихрем проносились в его мозгу. Совсем машинально он еще раз спросил – из приличия:
– Кто?
На этот раз она вдруг покраснела, и, наверно, никто не смог бы объяснить причину этого запоздалого румянца:
– Опять? Но это становится у вас навязчивой мыслью, которая вас гложет. – «Кто?» Она говорила изменившимся голосом, торопясь, словно хотела опьянить себя словами. – Фужер! Фужер! Вы неприличны! У женщины не спрашивают имени того, с кем она флиртует. Это не принято. Однако, раз вам так этого хочется, я готова преступить всякие границы и попрать для вас и обычай, и стыд. Моего нового любовника зовут… Отгадайте!.. Нет? Доктор Габриэль Баррье. Вот как! Это имя ничего не говорит вам? Габриэль Баррье, бывший жених барышни Дакс. Да, он самый!.. Черт! Сознайтесь, что в этом есть справедливость: барышня Дакс отнимает у меня Бертрана Фужера, я отнимаю у нее Габриэля Баррье. Не так ли? Во всяком случае – поблагодарите меня. Надеюсь, что я случайно оказалась вашей союзницей. Я сразу же устранила самого опасного для вас соперника. Ну да! Доктор Габриэль Баррье – мой любовник, теперь он больше не годится в женихи. Ни один лионский папаша не решится отдать за него свою дочь. Дайте мне только возможность афишировать нашу связь.
Бертран Фужер стоял неподвижно, молча, опустив глаза, он думал; Кармен де Ретц, на которую подействовало его молчание, внезапно перестала говорить, и веселость ее погасла.
Тогда Фужер взял ее за руку:
– Кармен, – совсем тихо сказал он, – Кармен… Зачем вы это сделали? Зачем так скоро?
Она отступила на шаг:
– Молчите! Я уже сказала вам зачем… Друг мой, что толку возвращаться к этому. Лучше поговорим про вас. Как идут ваши дела? Вы ехали на свидание?
Он сделал безразличный жест:
– Да, на сомнительное свидание. За барышней Дакс очень следят. Не без труда мне удалось предупредить ее, чтоб она взяла письмо, которое было послано до востребования. С тех пор я каждый вечер жду ее на углу одной из дорожек парка, куда, я надеюсь, придет моя невеста. Когда она придет, мы придумаем что-нибудь.
– Это романтично. А вы давно уже караулите на углу вашей дорожки?
– Только два дня. По вечерам, от четырех до пяти.
– Час поэтический и сумеречный. Я поеду с вами, хотите?
Он предостерегающе поднял руку:
– Ну нет!
– Я пошутила! Довольно говорить об этом. Раз, два, три. Прощайте.
– Но я еще увижу вас?
– Надеюсь, нет.
Он невесело улыбнулся. Приказание кучеру отдала на сей раз она:
– Парк Золотой Головы!
Было уже довольно темно. Большие деревья парка, сплетая свои еще покрытые листьями ветви, удваивали серый покров облаков. Солнце, готовое скрыться за холмами Круа-Русс, тусклым светом освещало город.
Фужер, медленными шагами, одиноко расхаживал по сырой, поросшей мхом аллее; сумерки были холодные. Легкий туман заволакивал дали. По левую руку просторный луг, где паслись лани и олени, темнел и уходил в сторону едва видимого горизонта, справа четко вырисовывался силуэт ротонды, обнесенной решеткой с птицами и обезьянами, и она казалась совсем маленькой у подножия высоких старых деревьев.
Фужер остановился перед ротондой, которую он назначил местом свидания. Поблизости тянулся французский цветник, и слишком изобретательный садовник изобразил на поле густых растений с короткими лиловатыми стеблями геральдического льва из серо-зеленой кашки, украсив его голубоватым дерном и обрамив красными цветочками. Фужер поглядел на пестрого зверя, усмехнулся и прошел дальше.
Было поздно; сегодня барышня Дакс не придет уже, как и все предыдущие вечера.
«Конечно, парк находится недалеко от ее дома. Но молоденькой девушке нелегко уйти из дому, полного людей».
Под сводом нависших веток дорожка была темна и таинственна, как заколдованная тропинка из волшебных сказок, что ведет ко дворцу спящих красавиц. Небольшой мостик был перекинут через ручей, а за ним виднелись только тесно стоящие стволы и густой кустарник, без всякого просвета. Это походило на мрачный и туманный лес, высокомерный и печальный. Буки, еще зеленые, как летом, перемешивали мягкую ткань своих листьев с тугим шелком бересклета, с матовой тафтой бирючины, с густой зеленью всюду вьющегося плюща. На огромных липах, осыпавшихся раньше других деревьев, оттого что зимний ветер раньше ударяет по их высоким верхушкам, были только обнаженные ветви – тонкое и сухое кружево, покрывавшее небо как бы громадной паутиной. И их опавшие листья, желтые с одной стороны, белые с другой, покрывали землю золотыми и серебряными пятнами. Три рыжих сикомора охраняли вход в хижину с соломенной кровлей, над которой вился дымок. Тополь взметнул к небу острую вершину. Тишину нарушали только слабые крики невидимых птиц.
– Нелегко найти что-нибудь красивее этого, – прошептал Фужер.
Он с наслаждением вдохнул влажный запах земли и деревьев.
«Следовало бы, – подумал он, – медленно гулять по ковру мертвых листьев, держа за руку взволнованную женщину, которая не произносит ни слова. Следовало бы наслаждаться свежестью этого леса, от которого веет осенью, и продолжить прогулку до поздней ночи, отдалить зовущий час возвращения во тьму, возвращения, когда сплетаются руки и сливаются уста. Так можно было бы быть достойным божественной радости вместе трепетать и вздрагивать от лунного холодка и от суеверного страха, которым полны ночные леса. Мы чудом спаслись бы от будничной жизни и вошли бы в царство снов».
