– Подите! Оставьте меня в покое! Жениться на барышне Дакс!.. Прежде всего, вы сами умопомрачительны! Вы, вы предлагаете мне жениться?
– Да, я! Что в этом странного?
– Что в этом странного? Скажите пожалуйста! Дорогая моя, вы заставите меня усомниться, здоров ли я… или вы. Соблаговолите принять во внимание, в каком виде мы оба.
– Бедный друг мой! Вы смешите меня!.. Послушайте! Оттого что мы, вы и я, испытывали некоторое расположение друг к другу, оттого что здесь имеется кровать, которая, если б она была в состоянии говорить, пересказала бы много чего, вы вообразили, будто мы двое любовников в романтическом и общепринятом значении этого слова? Вы воображаете, будто я женщина, которая боится, что ее бросят? Будто вы – птичка, у которой «коготок увяз?» Нет, нет и нет! Мы двое товарищей, и мы свободно проходим жизненной дорогой, и прихоть, пусть обоюдная, не запряжет нас, как двух волов в одно ярмо. У меня есть мое дело художника – у вас ваша карьера дипломата. Наши цели различны. Наши пути скрестились. Я не жалею об этом. Но я не хочу соскочить со своей колеи и пойти по вашей; и у меня всегда было намерение, пройдя перекресток, протянуть вам руку и сказать «прощай», не прося у судьбы и четверти часа поблажки!
– Благодарю вас! Вы очаровательны!.. Никак нельзя более любезно отправить «свободного товарища» к его любимым занятиям.
– Не ребячьтесь, я права, и вы это знаете. Довольно спорить. Давайте лучше подведем итоги, без пышных фраз. Начинаю с себя: вполне понятное предпочтение. Я начинаю с некоторых пор замечать, что воздух Монте-Карло для меня вреден; здесь, подле вас, я становлюсь ленивой, бездеятельной, рассеянной. Вот страницы, которые я нацарапала с большим трудом, – они не стоят даже той спички, которая их сожжет. Я больше не нахожу радости в работе. Моя воля ослабла. Мое дарование улетучилось. Стоп! Довольно. Вас зовет ваше посольство. Молодому и блестящему секретарю вовсе не так уж подобает слишком долго бродяжничать а-ля Мюссе в обществе какой ни на есть Жорж Санд. Вывод: наш развод необходим. Это что касается нас обоих. А вот что до этой институтки, которая пишет вам такие нежные письма: она скорее красива, чем дурна, она воспитана скорее хорошо, чем дурно, – само собой разумеется, с точки зрения светских требований! Она скорее богата, чем бедна; она любит вас. Женитесь на ней. Вам не найти лучше.
– Благодарю вас еще раз! Вы все более и более очаровательны.
– Отчего же? Барышня Дакс совсем не дурная партия. Вы очень милы, но у вас нет ни гроша.
– Ни гроша… Пусть так!
– Во всяком случае, денег у вас не много. Я прекрасно знаю, что для секретарей посольств провидение создало русских княгинь. Но неужто вы полагаете, что маленькая французская мещаночка не стоит большой казацкой княгини? Не говоря о четырехстах тысячах франков, которые куда более конкретны, чем славянское приданое, заключающееся в крепостных.
– Как вам будет угодно. Но ведь во Франции не одна такая мещаночка.
– Не капризничайте. Вам, быть может, не получить других… Кто знает? Может быть, за вас не отдадут даже и этой.
– Вот как?
– Давайте пари, что устроить этот брак будет не так-то легко?
– Вы обижаете меня!
– Ах так? Вы были бы в состоянии жениться на барышне Дакс ради того, чтоб уличить меня во лжи?
– Согласитесь, что малютке было бы тогда чем гордиться и от чего радоваться! И откуда это берется у женщин такое желание женить мужчин против их собственной воли?
– Если эти женщины совсем голые и только что из постели названных мужчин, это довольно смело. Но не станем уклоняться. Не важно, из-за чего вы женитесь на барышне Дакс: если покопаться в современных браках, у трех четвертей можно было бы найти не менее живописную подкладку. Барышня Дакс не так уж будет достойна сожаления. Или я очень ошибаюсь, или она принадлежит к породе женщин-собачек, которые одинаково любят и побои, и ласки, только чтоб за ударами следовали ласки. Жена для вас как по заказу, друг Фужер! Вы будете делать с ней все что угодно, будете обманывать ее денно и нощно, будете смеяться над ней, как я смеюсь над вами, и она будет за все благодарить вас! Вам придется только время от времени приласкать ее, как вы умеете это делать.
– Восхитительная перспектива!.. И все-таки, извините, – нет!
– As you like![21] Но только прощайте! Если эта девочка будет плакать, я не беру на себя ответственности за ее слезы. Я стою между вами: я удаляюсь!
– Куда?
– Это мое дело. Барышня Дакс не сможет упрекать меня, что я удерживала подле себя ее любимого жениха!
– Послушайте! Послушайте! Вы теряете хладнокровие, красотка. Давайте рассуждать серьезно: я оденусь и оставлю вас; одевайтесь и приходите в Кафе де Пари завтракать:
– Очень жаль! Но завтракать я не буду. Только что пробило десять часов, и я едва успею уложить вещи к курьерскому поезду.
– Подождите. Не горячитесь!
– Я не горячусь, друг мой. Я говорю вам: прощайте…
– Какое противное слово!
– Необходимое слово, Фужер, товарищ мой, друг, спутник! Мы расстанемся оттого, что я этого хочу и оттого, что это разумно! Но давайте расстанемся по-хорошему. Без споров, без грубых ссор! Слушайте, я прошу у вас прощения за слишком резкие слова, которые я только что говорила. Я так не думаю. Все мои насмешки над вами – только слова. В наше эфемерное супружество мы вложили много воображения, много изящества, наслаждения, и нам казалось, что только это мы и вложили в него. Но фея, которую позабыли пригласить, сама пришла за наш стол – фея Нежность! Тем хуже для нас! Это не входило в программу. Но теперь, когда часы пробили раблезианские четверть часа, мы рассчитаемся так же – честно, отважно.
– Сита! Сита! Любовь моя!..
– Тише! Сита умерла. Фарс сыгран, ни к чему продолжать разыгрывать старые роли. Уходите, друг мой. Вот вам моя рука, которую не целуют, а пожимают по-английски!.. Уходите! Барышня Дакс ждет с нетерпением. А я…
– Вы?
– Я позабуду вас… скоро! Скоро!.. Как только смогу!.. Если же будет нужно…
– Если будет нужно?
– Я поищу кого-нибудь, кто помог бы мне в этом. Молчите!.. А, Л, АЛ – кончен бал… Живо, живо! Вы женитесь! Прощайте!..
– Прощайте, раз вы это хотите.
С лестницы раздался голос госпожи Дакс:
– Алиса!
И барышня Дакс, уже одетая, молча спустилась вниз. Они собирались идти за Бернаром к лицею.
О горничной больше не было и речи. Госпожа Дакс теперь ни на шаг не отходила от дочери. Не то чтоб она хоть на мгновение принимала оскорбительное предположение мужа и подозревала, что у этой девочки, воспитанной материнскими руками, могла быть интрижка на стороне. Но господин Дакс заупрямился; и госпоже Дакс пришлось покориться, хотя она с презрением и пожимала плечами, думая о ненужности всех этих предосторожностей.
