Кларинда резко села на своей постели, все еще путаясь в пропитанных потом простынях, и испуганно зажала рот рукой, опасаясь, что кто-нибудь услышал ее крики.
Затаив дыхание, она обвела взором тонкую занавеску, отделявшую ее от других женщин, которые спали на нижних ступенях. Не услышав, чтобы кто-то поднимался вверх по лестнице, она позволила себе судорожно вздохнуть. Если бы она действительно громко закричала, то один из телохранителей Фарука уже мчался бы сюда с ятаганом в руках.
Кларинда дрожащей рукой отбросила с лица спутавшиеся волосы. Поскольку накануне вечером ее уже во второй раз подряд не пригласили отужинать с мужчинами, она надеялась, что сможет отогнать от себя все мысли об Эше, опустить голову на подушку и закрыть глаза. И ей удалось бы спокойно заснуть, если бы сны не предали ее.
Казалось бы, подобный сон должен был наполнить ее тело удовлетворением. Однако вместо этого она чувствовала себя измученной и разбитой, а удовольствие оказалось столь же призрачным, как и мужчина, который его подарил. Ее груди отяжелели, а уголок между бедер ныл так сильно, что ей захотелось прижать к нему руку в безуспешной попытке унять болезненное томление.
Еще до того как ее похитили, Кларинда опасалась даже мысли о том, чтобы проснуться рядом с мужем после такого сна. Ну как она объяснит Максу, отчего кричала во сне? Или, хуже того, ей вообще не придется ничего объяснять. Учитывая, как хорошо Максу удавалось читать ее мысли, он попросту заглянет ей в глаза и сразу поймет, что она грезила о другом мужчине. О мужчине, которому случилось родиться его братом.
Отбросив в сторону простыни, Кларинда соскользнула с кушетки и прошла босиком к окну, прорубленному в выбеленной солнцем каменной стене. Большинство женщин в гареме спали обнаженными, но Кларинда настояла на том, чтобы ложиться в постель в короткой шелковой сорочке. Ее ткань была настолько тонка, что почти не прикрывала наготы, однако в ней Кларинда чувствовала себя чуть менее уязвимой в этом месте, где считалось, что женщина должна выполнять любую прихоть мужчины в любое время дня и ночи.
Теплый ветерок чуть охладил ее разгоряченную кожу, когда она взялась руками за изысканную кованую решетку, отделявшую ее от ночи. Фарук называл ее лютиком, а Люк прозвал ночной лилией. Сама же Кларинда чувствовала себя оранжерейной орхидеей, попавшей в ловушку в каком-то знойном парнике. Ей хотелось вырваться из него на открытое пространство, где она смогла бы ощутить себя свободной и наконец расцвести.
В ту ночь в Драйден-Холле она пыталась убежать, когда Эш пришел и увидел ее плачущей из-за жестокости девушек, которых она считала своими подругами. Запустив в него подковой, Кларинда в панике вскочила на ноги, опасаясь, что ее вспышка гнева могла стоить ему жизни.
Она поняла, что промахнулась, лишь в то мгновение, когда Эш медленно выпрямился и восхищенно присвистнул.
— Знаешь, те девчонки были правы насчет тебя, — сказал он. — Ни одна настоящая леди не умеет так швыряться подковами. Если бы не моя быстрая реакция, ты бы вышибла мне мозги.
— Для этого тебе нужно было бы их иметь, — фыркнув, заявила Кларинда в ответ.
— Не стану с тобой спорить, — кивнул Эш. — Будь у меня хоть половина мозгов, я бы сейчас находился в доме и танцевал с одной из этих ядовитых гадюк, которых ты называла своими подружками, вместо того чтобы рисковать жизнью рядом с тобой.
Кларинда вытерла кончик носа тыльной стороной ладони, сокрушаясь о том, что лунный свет, проникавший в конюшню через чердак, так ярок. Должно быть, выглядела она ужасно, во всяком случае, слезы никогда не были ей к лицу.
Тогда они впервые оказались наедине после того, как Эш вернулся из Итона. Он все еще был очень тощим, но его плечи стали куда внушительнее, чем раньше, а грудь под полосатым жилетом и накрахмаленными оборками жабо — шире. Любая девушка призадумалась бы о том, каково это — прижаться к ней щекой и услышать ровное биение его…
Кларинда подняла глаза и увидела, что Эш в очередной раз затягивается сигарой, глядя на нее так, словно она для него — загадка, которую ему предстоит разгадать.
— Ты должен идти, — сказала она. — Все и так уже судачат о том, что я пытаюсь обольстить твоего брата, а уж если сплетники увидят меня с тобой, то непременно заговорят о том, что я и тебя пытаюсь захомутать. — Кларинда разгладила порванные и покрытые пятнами юбки своего бального туалета, раздумывая о том, как объяснить отцу, почему платье оказалось в таком состоянии. — А то придумают и еще что похуже.
— Не беспокойся, — весело проговорил Эш. — Если нас тут застанут, я скажу, что мы спрятались здесь, чтобы вместе выкурить сигару.
Кларинда почувствовала, как ее губы невольно растягиваются в улыбку.
— И тогда они убедятся в том, что я всего лишь маленькая и невоспитанная представительница буржуазии, девчонка-сорванец.
Загасив сигару о столб, Эш оторвал ее толстый кончик.
— Я мог бы сказать им об этом давным-давно, — усмехнулся он.
Кларинда не могла поверить, но его слова задели ее еще больше, чем разговоры подруг, услышанные этим вечером. Отбросив назад волосы, выбившиеся из прически, она сказала:
— Тогда почему бы тебе не оставить меня в покое?
— Потому что мне нравятся маленькие и невоспитанные представительницы буржуазии. — Эш медленно направился к ней, при этом его ленивая походка плохо вязалась с неистовым огнем его золотистых глаз. — Они гораздо интереснее тех, кого именуют истинными леди.
Поскольку Кларинда уже и надеяться перестала на то, что этот момент когда-нибудь настанет, ей оставалось только смотреть на Эша широко распахнутыми глазами, когда он заключил ее в свои объятия и опустил к ней голову.
К ее удивлению, его губы не стали сразу искать ее рот — они погладили ее нежную щеку. Потом осушили каждую слезинку на ее лице с такой нежностью, какую просто невозможно вложить в слова.
Ну а когда его губы накрыли ее рот, это показалось ей абсолютно естественным. За свою юную жизнь Кларинда уже успела оттолкнуть немало молодых людей, которые пытались украсть у нее поцелуй-другой. Эш ничего не крал. Он просто брал то, что ему принадлежало по праву.
Его губы играли с ее губами с благоговейной нежностью, у его поцелуя был привкус табака и бренди. Судя по всему, он стащил из отцовского кабинета не только сигару. В это мгновение Кларинде стало казаться, что все, что было у каждого из них, превращается в единое целое: их губы, дыхание, биение сердец. Сердце Кларинды стучало в ее ушах так громко, что она почти не услышала скрипа распахивавшейся двери, и лишь когда Эш крепче сжал ее и толкнул в самый темный угол, она поняла, что в конюшню кто-то вошел.
