У нее участилось дыхание, и она нервно облизнула губы.
Не устояв от искушения, он нагнулся и поцеловал ее. Поцелуй был долгим и страстным.
Элизабет не сопротивлялась. Наоборот, она обняла его за шею. Желание пронеслось по его телу, словно электрический ток: Он прижал ее к бедрам, давая ощутить свое возбуждение. Икогда он снова приник к ее губам, она чуть слышно всхлипнула. Он уловил ее участившееся сердцебиение, и страсть вновь вскипела в его крови. Боясь, что он не выдержит и овладеет ею прямо здесь, Рис отпустил ее.
— Завтра, — напомнил он тихо.
Подняв к опухшим от поцелуя губам дрожащую руку, Элизабет отвернулась и выбежала из комнаты.
Рис вздохнул. Завтра казалось на расстоянии вечности.
Жизнь в Лондоне била ключом. На мощенных камнем мостовых было тесно от повозок, карет и двухколесных экипажей. Снующие между лошадьми пешеходы и торговцы с лотков еще больше затрудняли движение.
За каретой Риса ехали двое вооруженных до зубов слуг из людей Моргана. Хотя Рис не ожидал нападения Холлоуэя так скоро после его возвращения в город, все же он имел при себе карманный пятизарядный пистолет и маленький, но опасный кинжал, спрятанный в трости.
Первую остановку они сделали в конторе адвоката. Мистер Эдвард Пинкард, работавший на отца Риса, пытался в свое время спасти покойного герцога от крупного мошенничества, лишившего Ройяла большей части наследства.
К счастью, Ройял сумел наладить выгодное дело в своем герцогстве и восстановил казну Брэнсфорда. С помощью Лили и при ее поддержке он оказался чертовски талантливым, предпринимателем.
Пинкард вышел из-за стола, чтобы приветствовать их. У него были бледно-голубые глаза и серебряная грива.
— Рад вас видеть, милорд. — Он улыбнулся Элизабет. — Приятно с вами познакомиться, миледи. — И склонился над ее рукой. — А то я все гадал, сумеет ли кто-нибудь прибрать к рукам этого молодого плута.
Рис едва не улыбнулся. Не такой уж он был молодой, а последнее время и вовсе чувствовал себя гораздо старше своих двадцати восьми лет. Но Пинкард был одного возраста с его отцом и знал Риса с детства, так что с тех пор для него мало что изменилось.
— Вам известно о моей женитьбе, — сказал Рис. — И теперь, как я указал в своем письме, я бы хотел начать процедуру усыновления Джереда. Я хочу дать мальчику свое имя.
Не вдаваясь в подробности, Рис объяснил Пинкарду, кто такой Джеред и почему следует торопиться с усыновлением. Закончив, он склонился над столом адвоката.
— Все должно быть исполнено как можно скорее. Мой брат согласен оказать любую помощь. Достаточно сказать, что мое имя должно послужить мальчику защитой.
Адвокат нахмурился, но расспрашивать подробнее не стал.
— Потребуется провести слушание по делу. Возможно, возникнут некоторые вопросы. Мальчик все же граф. Но это все формальности. Если усыновление не будет оспорено, я сообщу вам дату слушания.
— Благодарю.
— Даю слово, что приложу максимум усилий, чтобы все было сделано в кратчайшие сроки.
Выйдя из конторы, Рис и Элизабет снова сели в экипаж. Рис откинулся на спинку бархатного сиденья.
— Не боишься, что Мейсон опротестует усыновление? — спросила Элизабет.
— У него нет оснований. Ты мать Джереда. Его отца нет в живых, а твой муж — аристократ.
Элизабет больше ничего не сказала, но они оба знали: от Мейсона и Френсис можно было ожидать чего угодно.
Следующую остановку они сделали у лондонской «Таймс». Подача объявления о поиске квалифицированного учителя не заняла много времени. Когда они снова уселись в экипаж, Элизабет не могла скрыть своего облегчения.
— Я очень за него переживаю. Джеред — невероятно стеснительный и скрытный мальчик. Ему нужен кто-то, кто смог бы достучаться до него, завоевать его доверие.
Рис поймал ее взгляд.
— Джеред не просто застенчив — он замкнут. Что сделало его таким? Олдридж?
Элизабет сморгнула навернувшиеся на глаза слезы.
— Я не знаю точно, что случилось. Эдмунд никогда не наказывал его и не бил, но постоянно вызывал у Джереда чувство вины, как будто он совершил что-то дурное. Джеред изо всех сил старался угодить ему, но Эдмунд вечно был недоволен.
Рис молча чертыхнулся. Ублюдку повезло, что его уже нет на свете.
— Когда Эдмунд понял, что Джеред никогда не будет таким сыном, о каком он мечтал, то окончательно отвернулся от него. И тогда Джеред еще более замкнулся в себе, стал еще более неуверенным.
Элизабет подняла на Риса взгляд. Слезы полились из ее глаз.
— Я рада, что Эдмунда больше нет. Да простит меня Господь, рада!..
Рис привлек ее к себе.
— Успокойся, — произнес он. — Олдридж навсегда ушел из твоей жизни. Тебе и мальчику больше ничто не угрожает. Рано или поздно Джеред осознает, что в его жизни произошли хорошие перемены, и выйдет из своей раковины.
Неуверенно кивнув, Элизабет попыталась улыбнуться и вытерла слезы.
— Я очень сожалею, что у нас с тобой так вышло. Порой, когда Олдридж меня бил, я думала: терпи, это расплата за то, как поступила с тобой.
Рис ощутил в груди стеснение.
— Что бы ни произошло между нами, Бет, Олдридж не имел права поднимать на тебя руку. Не могу поверить, что он это делал.
Элизабет потупила взгляд. Рису стало до боли жаль ее. Бедняжка так настрадалась в этой жизни.
И все же он не мог позволить себе испытывать к ней сочувствие. Ее предательство едва не погубило его.
Элизабет вернулась в его жизнь, но стоит ли снова впускать ее в свое сердце?..
Карета быстро двигалась в сторону Бонд-стрит. Элизабет не собиралась рассказывать Рису о жестоком отношении Олдриджа к Джереду, но теперь, когда он знал правду, испытала облегчение.
Что бы ни ждало их в будущем, он имел право знать правду. Всю до конца. И скоро у нее не останется от него никаких тайн.
Скоро, но не сегодня.
— Мы почти приехали, — сказал Рис. — Хочу, чтобы ты избавилась от своего черного тряпья и одевалась, как положено моей жене.
Элизабет едва сдержала улыбку.
— Тряпьем это никак не назовешь. Моя траурная одежда очень дорого стоит. — В ее глазах мелькнули озорные искорки, и она вздохнула. — Но, полагаю, у меня нет выбора. Я уже согласилась на все.
Рис едва заметно улыбнулся, как будто догадывался, что она получила то, чего хотела. Улыбка делала его таким красивым, что у Элизабет защемило сердце.
Сегодня они займутся любовью. Она с трудом помнила ту ночь, когда они предавались любви в карете, помнила только, что это ей понравилось.
