Ее слова преследовали его. И как женщина у вас в услужении, я бы полностью подчинилась бы вашим желаниям.
Он с проклятием отпустил ее.
Она почти упала, так внезапно оказавшись на воле. Отступив назад, она натолкнулась на небольшую кровать. Мгновение он позволил себе насладиться видом ее обнаженного тела, длинными ногами, великолепным треугольником рыжевато–коричневых волос у нее между ног, к которому он прикасался всего несколько секунд назад… которого он жаждал коснуться вновь.
Он так горел в желании обладать ею, взять ее. Но он этого не сделает. Не потому что он был добр, или хорош, или, к черту эту мысль, джентльменом. Он совсем не был таким. И не собирался таким стать.
— Пожалуйста, — прорычал он.
Она покачала головой, явно испытывая замешательство.
— Я бы сказал, что теперь твое высказывание о том, что «все аристократы пользуются теми, кто стоит ниже их», ничего не стоит. Я ничего у тебя не украл. А только дал, — он осмотрел ее совершенно спокойным взглядом, пытаясь проигнорировать ее покрасневшую кожу или слишком яркие глаза… или агонию, которая разрывала его неудовлетворенное тело. – И оставил тебя очень даже удовлетворенной.
Ее рот открылся, лицо побелело. Она пыталась скрыть руками свое обнаженное тело.
Сложив их на груди, и крепко сжав бедра в защитном жесте, она подняла свой небольшой, квадратный подбородок.
— Что теперь? Как вы со мной поступите?
Он знал, о чем она подумала. И что, вероятно, ему стоило бы сделать. Явно, что другие мужчины в его положении позвали бы констебля. То, что она изображала мужчину и исполняла роль герцогского камердинера, определенно требовало наказания.
— Что мне с тобой сделать? – он неспешно скользнул по ней взглядом, избавляясь от мыслей о том, что он был бы рад с ней сделать… все его основные инстинкты требовали так поступить.
— Утром меня уже не будет.
— Очень хорошо, — он кивнул и прошел к двери.
Это будет к лучшему. Зачем ему обманщица в доме? И ему не нужна была женщина, которой он так страстно желал овладеть. Женщина, которая не хотела иметь с ним ничего общего.
Фэллон вскочила, услышав стук в дверь. Этой ночью она не сомкнула глаз, слишком волнуясь из–за герцога, спящего в соседней комнате за открытой дверью. Не то, чтобы она боялась изнасилования. Если он этого хотел, то у него была возможность это сделать. Ее щеки запылали, когда она вспомнила свой горячий ответ ему. Желание провести пальцами по его татуировке. Отдать себя без остатка.
Прижимая свернутую рубашку к груди, она смотрела на дверь, ожидая, что та распахнется и он ворвется, начнет бушевать в этой маленькой комнате, как прошлой ночью.
Вместо этого его голос донеся из–за плотно закрытой двери.
— Пять минут. Мой кабинет.
И ничего больше. Этот приказ ее рассердил. Повернувшись, она кинула рубашку в чемодан, даже не подумав, что ее надо аккуратно сложить.
Ему не следует говорить с ней в такой манере. Горячий выдох слетел с ее губ. С прошлой ночи она не его служанка.
Однако когда раскрылся обман, он не прогнал ее в ночь. И при этом он не вызвал констебля. Она полагала, что это заслуживает немного благодарности. Джентльмен в его положении «мог» это сделать. Это соответствовало тому, что она знала о сверхпривилегированной знати.
Качнув головой, она осмотрела комнату, удостоверяясь, что ничего не забыла. Она фыркнула, едва ли стоит об этом беспокоиться. Со времени прибытия в Пенвич, ей ничего не принадлежало, кроме одежды.
Сжав ручку чемодана, она вышла из комнаты с высоко поднятой головой, готовая к взгляду любого оказавшегося рядом слуги.
Она уедет после того, как он скажет то, что должен. Она сомневалась, что это займет много времени. Что еще можно сказать после прошлой ночи?
Идя по коридору, она разглаживала складки на последнем приличном платье — том самом синем, что она носила, когда повстречала в парке Маргарит, единственное платье, которым она дорожила.
Несколько мгновений спустя она стояла перед кабинетом герцога, благодаря Бога, что не повстречала слуг. Она смогла избежать их всех, то есть избежать неловкости. Они были добры к ней, как никто. Раскрытие обмана принесло бы ей немалый позор.
Пригладив волосы, которые ей удалось собрать в пучок, она постучалась в дверь.
— Войдите.
Приосанившись, она вошла в комнату, до боли сжимая ручку чемодана. Стрнно, ей казалось, что она вернулась в Пенвич, в кабинет мастера Броклхёрста, для наказания по требованию директрисы, полученное из–за ее дерзости.
Глубоко вдохнув, она напомнила себе, что она больше не та девочка и никто не имел права избить ее. Ни тогда. Ни сейчас.
Он поднял взгляд от стола, на его лицо стоило посмотреть. Бумаги, которые он изучал, были разложены перед ним. Это был первый раз, когда она видела его занятым делом, а не гоняющимся за пороком или отдыхом. А вид ее нерешенного будущего, изменил ее мнение о нем. Так или иначе, проявилась и его трудолюбивая и приличная сторона, он не распутник, как она сначала решила.
Он немного помолчал. Его дымчато–синие глаза медленно и оценивающе оглядели ее. Ее мысли вернулись к прошлой ночи, когда она стояла перед ним обнаженная. Кровь прилила к щекам. Как получается, что, даже одетая в свое потертое платье, перед ним она чувствует себя голой?
Это все из–за него. Подлец до глубины души, он знал, как смутить женщину одним взглядом.
Вовремя опомнившись, она пыталась не волноваться. Выпрямившись, она вымучила:
— Да?
Он откинулся на спинку стула.
— Платье подходит вам. Теперь я вспоминаю, что заставило меня пытаться обольстить вас той ночью.
Ее щеки еще больше покраснели из–за его непонятливости.
— Ваше непристойное поведение той ночью, было соблазнением? — она фыркнула. — Теперь я не боюсь, что когда–нибудь уступлю вам.
Что–то вспыхнуло в его глазах серым светом, его глаза мерцали, как только что отполированная посуда. — У меня есть доказательства, что вы не неуязвимы. Мне предъявить их?
Дрожь пробежала по ее спине.
— Конечно, нет.
Повторение прошлой ночи было последнее, в чем она нуждалась. Даже перед ее униженной капитуляцией, все это время, что она была его камердинеромом она не была защищена от него.
А с мерцанием вернулся и холодный герцог.
— Жаль, что ты подстригла волосы, — заметил он. — они были весьма красивы.
Она застенчиво поднесла руку к волосам. Несмотря на тщеславие, пострадавшее при его замечании, она все еще жалела о своих волосах. Пожелав, чтобы он все еще считал их прекрасными.
