Что эти двое делали вместе? Была ли это случайная встреча, здесь, вдали от всех остальных, или она имела какую-то цель? Рене был любимчиком маркизы, а Туше — ее наемником. Рене пробыл в Новом Орлеане недолго, и все-таки было бы неудивительно, если бы он познакомился с ним. Однако вряд ли они были приятелями, по их встрече прошлым вечером это было определенно не заметно. Если у них и были общие дела, это, должно быть, касалось губернаторши. Мадам Бодрей имела много разнообразных интересов, но одним из главных было положить конец контрабандному промыслу, который урезал ее доходы. Если Рене и Туше были заодно, это не сулило Бретонам ничего хорошего.
— Ты ушла далеко от стоянки, — приветствовал он ее, подойдя ближе.
Он стоял перед ней, слегка улыбаясь, свет от воды придавал его глазам серебристо-серый оттенок, легкий ветер шевелил мягкие пряди темных волос. Она вспомнила о визите мадам Бодрей на лодку и о том, как Маленькая Нога появилась в дверях своей хижины, и голос ее прозвучал холодно:
— То же самое можно сказать и о тебе.
Он приподнял бровь, удивившись ее тону, но ответил беззаботно:
— Да, но мне не нужна охрана.
— Не нужна, ты сам и есть охрана, или так мне дали понять.
— Пост с маленьким вознаграждением, хотя я бы не оставил его, если бы не считал, что дежурят Пьер и Жан, не говоря уже о Гастоне. Ты скучала без меня?
— Я не искала тебя здесь, если ты об этом подумал.
— Мне следовало бы догадаться, — огорчился он.
— Да уж. Вопрос вот в чем: ты пришел сюда в поисках Туше?
Выражение удовольствия исчезло с его лица, он в упор уставился на нее.
— Что это должно означать?
— Перестань, я же знаю, что он человек маркизы.
— То есть, я тоже могу им быть?
— Она вскинула голову.
— Такая мысль естественно приходит в голову.
— Естественно. А если я скажу, что никогда не встречал этого человека до прошлого вечера?
— Тогда, — продолжала она с чуть меньшей уверенностью, — мне пришлось бы предостеречь тебя. Известно, что в Париже он убил человека, а может, и не одного. Он служит мадам Водрей, в том числе покупает для нее опиум и гашиш — не для нее самой, а для ее управляющего, который и раздает его, хотя она не брезгует заниматься этим сама, когда тот отсутствует. Говорят еще, что он шпион, собирает информацию, где бы ни оказался, а что не может узнать, то придумывает сам.
— Субъект весьма сомнительной репутации, от которого следует держаться подальше.
— Я просто так слов на ветер не бросаю.
Его лицо посуровело от ее резкого тона, а в глазах промелькнула какая-то мысль.
— Это я понимаю, хотя мне неясно, с чего ты вообще позволяешь себе давать мне советы. Возможно, я и нахожусь здесь, в этих дебрях, в невыгодном положении, но уже много лет не нуждаюсь в наставлениях по поводу своего поведения.
Она не уступала.
— Я что теперь, должна сдаться, сраженная твоей искушенностью? Это не объясняет, почему ты встречался с Туше.
Рене заколебался. Перед ним открывались две возможности. Он мог или гордо удалиться вне себя от гнева таким образом избавиться от ее общества — самая мудрая линия поведения, — или постараться успокоить ее, сделав вид, что покорился. Ну почему она всегда оказывалась там, где меньше всего можно было ожидать? Она становилась его возмездием, хотя и прелестным — от ветра ее одежда плотно облегала мягкие изгибы тела, завитки роскошных волос разметались по лицу.
— Извини, — произнес он, склоняя голову в изысканном поклоне. — Прошло то время, когда от меня требовали отчета о моих поступках. Мне это не по душе. На самом деле я просто случайно встретил этого человека, возвращаясь с прогулки.
На самом деле? Она бы многое отдала, чтобы узнать правду. Ей были неприятны одолевавшие подозрения. И ощущение того, что ее успокаивают, ей тоже не нравилось, хотя она ничего не могла поделать.
Не дождавшись от нее ответа, Рене заговорил снова:
— Пойдем дальше? Или хочешь вернуться? Обещаю, что больше не буду пренебрегать своими обязанностями и не отойду от тебя ни на шаг.
— Боюсь, это окажется слишком неудобно, — веско произнесла она, а через секунду сильно пожалела о сказанном, сообразив, к чему приведет это замечание.
— Для меня или для тебя?
Сирен отвернулась и на ходу, чтобы не смотреть на него сказала:
— Конечно, для тебя.
Рене легко догнал ее, хотя и не сделал попытки остановить, как ему хотелось, а просто пошел рядом. Однако он внимательно смотрел на нее, потом спросил:
— Каким же образом?
— Это наверняка помешает твоим победам.
— Его брови сошлись над переносицей.
— Моим — что?
— Я говорю о Проворной Белке. Не очень-то по-дружески с твоей стороны было так поспешно тащить ее в постель.
— Проворная Белка?
— Дочь Маленькой Ноги, внучка Затопленного Дуба.
— Мог бы, по крайней мере, узнать, как ее зовут.
— Я не имею удовольствия, — произнес он раздельно, — быть знакомым ни с ней, ни с ее постелью.
Глупо, но она почувствовала облегчение. Чтобы скрыть это, она отвернулась к воде.
— Да?
— Да. Не будет ли слишком нескромным поинтересоваться, что заставило тебя так подумать?
Она объяснила с некоторой неохотой.
— Только из-за того, что индейскую девушку застали с кем-то в шалаше, я немедленно попадаю под подозрение? Слишком много чести для меня. Или слишком мало.
Он говорил сухо, почти без выражения. Сирен не могла бы сказать, доволен он или раздосадован, или, может быть, и то и другое вместе.
— Слишком мало?
— Если ты считаешь, что я не делаю различия между женщинами.
— А ты делаешь?
— По-моему, я имею репутацию человека разборчивого.
Она метнула на него взгляд.
— Я могу чувствовать себя польщенной?
— Ас чего, собственно, ты решила — спокойно отозвался он, — что речь идет о тебе? Если я не ошибаюсь, это меня выбрали, а не наоборот.
— Совершенно верно, — выдавила она, сжавшись от стыда. Она бы отдала что угодно, чтобы взять назад свои слова. В них слишком явно слышалось уязвленное самолюбие, а от него было недалеко и до ревности.
— Но должен сказать тебе, что, если бы я мог добиваться тебя, не связанный ни признательностью, ни гостеприимством, я бы так и делал с той минуты, как ты втащила меня на лодку.
Она остановилась и повернулась к нему, в глубине ее глаз застыло тревожное и недоверчивое выражение.
— Правда?
— Клянусь.
Ей хотелось поверить Рене, вот в чем дело. Ее женская гордость требовала такой уступки. Неважно, что он не внушал ей особого уважения или что ей не слишком нравились мужчины его типа, если только она могла считать, что он находит ее соблазнительной, что он согласился на ее легкомысленную просьбу не просто из благодарности или чрезмерной учтивости. Это был ее прискорбный недостаток, от которого ей следовало избавляться.
