Он тускло улыбнулся на ее замечание.
— Как насчет золота? Большого количества золота, которого хватит, чтобы сделать вас благородной дамой с блестящим и независимым будущим?
Он заговорил, когда она уже двинулась прочь. Сейчас она обернулась: ее внимание привлекло не его экстравагантное обещание — в его голосе она расслышала что-то похожее на угрозу.
— О чем вы говорите? — резко спросила она.
— Речь шла о золоте.
— За что?
— За то, чтобы стать моей… союзницей.
— Вашей союзницей, — повторила она.
— Вы могли бы мне быть очень полезны, как и очень дороги. Награда за арест ваших бывших компаньонов, Бретонов, может быть высока.
Он внимательно наблюдал за ней, и в его глазах был ответ на косвенный намек в его словах. Она ясно поняла это, и ею овладела холодная ярость.
— Вы ждете, что я стану доносить на Пьера и Жана, и вместе с вами сдам их властям?
— Почему бы нет? Что они вам?
— Мои друзья, но вам этого не понять.
— Я понимаю гораздо более того, что вам известно, мадемуазель.
— Тогда поймите вот что: я этого не сделаю. Ни сейчас, ни потом. Никогда.
— Об этом решении вы, может быть, будете жалеть до конца своих дней, моя милая.
Но эти слова он прокричал ей вслед, поскольку она круто повернулась, взметнув юбки, и ушла, стиснув кулаки и сжав губы.
Она не останавливалась до самого шалаша, который делила с Рене, и там резко встала, комкая в руке кожаный полог, закрывавший низкий вход. Ее трясло от бессильного гнева, и в то же время она чувствовала себя замаранной, будто ее коснулось нечто мерзкое.
Что именно хотел от нее Туше? И зачем ему понадобилась она, чтобы донести на них, когда он сам прекрасно знал, чем они занимались? Похоже, ответ заключался том, что она представила бы доказательства их дельности, была бы свидетелем их вины.
Никогда. Она хотела обеспечить свое будущее, но не такой ценой. Если бы даже Пьер, Жан и Гастон были ей совершенно чужими, она бы никогда не смогла выдать их; еще меньше она была способна на это, когда всем была обязана им. Она назвала их «мои друзья», но они значили для нее гораздо больше, как она поняла за последние дни. Они были почти семьей.
Она глубоко вздохнула, повернулась и посмотрела на залив, на темной поверхности которого плясали мерцающие отблески звездного сияния. Несмотря на все, в предложении Туше был один хороший момент. Если маленький человечек искал в ней союзника, то из этого следовало, что он не нашел его в Рене. Она и не знала, как сильно боялась этого и как страдала, пока ее опасения на этот счет не развеялись.
Праздник продолжался, становясь все более шумным и лихорадочным, чашки с тафией шли по кругу в третий и четвертый раз. Не было никакой надежды заснуть, пока последний танцор и барабанщик не доберутся до своей постели. Отчаявшись найти покой, пока барабаны стучали, Сирен вернулась к огню.
Пьер вышел из внутреннего круга сидевших у костра и смотрел, как она приближалась. Когда она заметила его, он сделал ей знак и указал на место рядом с ним на песке. Она направилась к нему, пробираясь среди мужчин и женщин, лежавших на своих одеялах.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, вглядываясь в ее лицо, хмуря густые брови, когда она опустилась рядом. — Ты немного бледна.
— Да, прекрасно. — Его забота была словно успокоительный бальзам. Кажется, он не очень поверил ей, потому что выражение его лица оставалось мрачным.
— Скажи, дорогая, ты счастлива? Ты нашла с этим Лемонье, что хотела?
Она с трудом выдержала его взгляд.
— Почему вы спрашиваете?
— Мне не нравится, как ты себя ведешь, как ты выглядишь с тех пор, как мы заключили эту сделку.
— Ничто не связывает тебя: ни закон, ни церковь, ни какое иное обязательство. Если тебе не нравится, уходи. Сейчас.
— Вы не стали бы возражать?
— Возражать? Почему я должен возражать?
— Я думала, может… — Она помедлила, глядя на мерцающие красные угли в центре костра, прежде чем продолжить. — Я думала, что вам и Жану с Гастоном, может быть, стало спокойнее, когда я перестала быть вам обузой.
— Проклятье, что за слова! Ты наш ангел, наше счастье. Мы будем безутешны без тебя. Единственное, что заставляет нас отпустить тебя, — это желание, чтобы ты получила то, чего хочешь. Если это Лемонье — хорошо. Мы счастливы. Если нет — значит, надо что-то делать.
— О, Пьер, — произнесла она, слезы подступали к ее глазам вместе с тупой болью.
Он неловко обнял ее за плечи, хрипло откашлялся. — Ладно, с этим все. Но счастлива ли ты, дорогая? Она глубоко вздохнула.
— Не знаю. Наверное, да.
— Эта штука, любовь, нелегкая вещь, да?
— Да, нелегкая. — Никакой любви не было, но она не могла причинить ему боль, объяснив, особенно сейчас, почему она отдалась Рене без нее.
— Да-да. Я помню… но ты не хочешь этого слушать. Скажи, Лемонье дурно обращается с тобой?
— О нет, — поспешно ответила она.
— Я видел, как Проворная Белка и еще одна-две девушки строили ему глазки. Он бегает за ними?
— Я… Нет, не думаю. — Она сама точно не знала.
— Он не удовлетворяет тебя в постели?
— Пьер!
— Я тебя возмущаю, малышка? Но у тебя нет матери, чтобы спросить об этом. Если он не доставляет тебе удовольствия, ты должна сказать ему или показать, что он делает неправильно. Мужчина не может узнать этого другим способом. Все женщины разные, одна отличается от другой в своих желаниях.
— Вы говорите, конечно, исходя из богатого опыта? — сказала она, притворяясь, что спокойно поддразнивает его.
Он повел могучим плечом.
— Из достаточного.
Она посмотрела при отблесках костра на его обветренное лицо с глубокими морщинами, в смеющиеся голубые глаза, в которых, казалось, всегда таилась какая-то глубокая печаль.
— Я думаю, вы когда-то были женаты. И что случилось?
— Моя жена… умерла.
— И вы никогда не думали жениться еще?
— Никогда. Не было ни одной женщины, которая могла бы занять ее место.
— Наверное, у вас не было детей. — Она не могла представить себе, чтобы он не оставил собственного ребенка при себе, как Жан Гастона.
Он отвел от нее глаза и устремил взгляд в ночь.
— Это бывает, как пожелает Господь.
Некоторое время они молчали. Бой барабанов смолк.
Красные искры с треском взвивались вверх, когда в костер подбрасывали дрова. Кожа танцоров блестела от — пота. Остальные смотрели на них, словно завороженные, или, скорее, одуревшие от тафии. Несколько парочек, хихикая, скрылось в темноте на опушке леса или дальше по берегу.
Сирен осмотрела круг у костра. Рене там не было. Куда он ушел и когда? Он сидел на месте, когда она подошла к Пьеру, — она проходила мимо него. Сирен невольно взглянула на шалаш Маленькой Ноги в отдалении. Там было тихо и темно. Возможно, в нем никого не было. Маленькая Нога и ее дочь были среди женщин на краю освещенного костром места.
