— Ну чего ты позволяешь делать из себя простофилю! — ответил Заккариас. — Не можешь же ты верить ее словам. Ты хорошо сознаешь, что она старается обмануть тебя… Видно, ее прекрасные глаза не на шутку заполонили твое сердце. Ты восхищаешься этой прелестницей и страстно желаешь назвать ее своей. Но если я поддамся на твои уговоры, то мы оба будем жертвами моей слабости. Ужас может вынудить у нее тысячу клятв, но сердце ее никогда не изменится! Она забудет этот спасительный урок и захочет отомстить за себя. Женщины непостоянны, как ветер, и изменчивы, как море.
Если бы эти слова, звучавшие язвительной насмешкой, были произнесены в Бланкервальском дворце, успех их был бы несомненным, так как Кризанхир был образцовым придворным. Но в настоящее время он представлял собою человека, которого было трудно переубедить.
Заккариас понял неудобство своего положения и пришел к заключению, что ему следует скрыть раздражение. Зоя же, заметившая, что аколут не убежден доводами Заккариаса, решилась между тем продолжать начатую борьбу.
— Не подозревайте меня в трусости, монсиньор, — сказала она, — если я делаю все возможное, чтобы избежать уродства, которому подвергают только богохульников да отцеубийц… Если цезарь неумолим, то убейте меня ударом кинжала: это единственная милость, которую я прошу у вас.
Сердце Кризанхира мучительно сжалось: ему представилось, что грубая рука палача уже заносит нож над этим дивным созданием, что сверкающие теперь жизнью глаза красавицы меркнут, а серебристый голос замирает в предсмертных хрипах. Он сделал нетерпеливое движение, как бы желая отогнать от себя мрачное видение и, подойдя к Заккариасу, бросился перед ним на колени.
— Повелитель, — сказал он, — я служил вам до сих пор верой и правдой, но, если вы вознаградите меня рукою этой девушки, моя грудь будет постоянно служить вам защитой против всех врагов.
Деспот почувствовал приступ ярости, когда ему стало очевидным, что победа клонится на сторону Зои. Но он не выдал своих чувств и проговорил с милостивой улыбкой:
— Я не могу отказать тебе ни в чем, мой храбрый варяг, и если ты желаешь, то я, пожалуй, помилую эту прекрасную грешницу. Но считаю нужным заметить, что рано или поздно ты раскаешься в своей ошибке, от которой я хотел удержать тебя… Аксих, не нужно калить железо, но пусть непреодолимая Зоя останется под охраной твоего льва во все время нашего пребывания в Венеции.
В эту минуту с улицы вдруг донесся протяжный свисток, заставивший Заккариаса взглянуть с беспокойством и недоверием на своих собеседников.
— Успокойтесь, — заметил бесстрастный Аксих. — Посетители дома у Львиного Рва сами боятся быть узнанными… Они знают, что я знаком с чернокнижием и верят в силу моих талисманов.
— О, мне известно это! Я слышал, что ты слывешь за великого колдуна и что даже сторонники Римского Папы приходят узнавать у тебя судьбу.
— Мне выгодно служить разным порокам и страстям, — сказал Аксих улыбаясь. — Я продаю не только приворотные корни, но и яды, удары кинжалом и наследства. Я помогаю мести и обманутого мужа, и покинутой своим обольстителем девушки. Мне все нипочем, и моя доктрина очень проста: все предназначено заранее судьбой, я только ее слепое орудие и считаю себя не виновнее ножа, проливающего кровь, или пузырька, заключающего в себе яд.
Новый нетерпеливый свист прервал речь укротителя.
— Твой посетитель начинает сердиться, — заметил Заккариас.
— Пусть себе ждет, — ответил Аксих. — Если я ему нужен, то он не уйдет от моих дверей, хотя бы его звала даже умирающая мать. Я знаю людей, презираю их, и мне доставляет даже удовольствие причинять им кое-какие неприятности. На самом деле это желание кажется мне естественным, если принять во внимание, что ежеминутно встречаешь негодяев, заботящихся только о том, чтобы причинять вред своему ближнему.
— Это так, — согласился Заккариас, — но меня все-таки очень интересует, почему сенат не карает тебя за твое темное ремесло.
Третий свисток, сильнее предыдущих, перебил Заккариаса.
— Вот и ответ, — сказал укротитель льва, свистнув в свою очередь. — Патриций Орио Молипиери предупреждает меня о своем посещении. Он, вероятно, пришел с тайным поручением от Совета.
— Как! Орио Молипиери бывает у тебя? — воскликнул мнимый Заккариас, по лицу которого пробежала тень недовольства. — Мне надо…
— Вы услышите все, — перебил Аксих, — если вам будет угодно скрыться с благородным Кризанхиром в мою молельню, то потрудитесь увести с собой и льва, а то он бывает иногда очень невежливым к чужим.
Греки последовали совету Аксиха. Последний же, проводив их глазами, пошел отпирать дверь нетерпеливому посетителю.
Укротитель сказал правду: это был действительно Орио Молипиери, взбешенный донельзя долгим ожиданием.
— Как ты смеешь, собака, заставлять христианина ждать так долго за твоей дверью — да еще в такую погоду! — воскликнул молодой патриций, влетая как ураган, в квартиру укротителя.
— Извините, синьор, я был занят, — ответил Аксих с притворной почтительностью.
— Занят, — повторил с гневом Молипиери, — чем же, интересно? Уж не поклонением ли своему ложному пророку, от которого ты, как говорят, отрекся только для виду?
При этих словах он остановился, увидев невдалеке молодую гречанку, которая закуталась с ног до головы в свое длинное покрывало.
— Э! — воскликнул он. — Да тут и одна из гурий Магометова рая. Черт возьми! Теперь я понимаю, почему ты не спешил впускать меня: я, очевидно, помешал нежному свиданию.
Укротитель изобразил живейшее негодование.
— Не забудьте синьор, что вы находитесь в святилище науки, где неуместны всякие шутки, — сказал он. — Предупреждаю, что я не подаю советов нескромным людям.
— О старый лицемер! — расхохотался Орио. — Так ты считаешь меня школьником, который боится розги. Но я верю в твою мудрость настолько же, насколько в твои седые волосы и бороду… О, если б ты знал, как бы мне хотелось вырвать эту противную бороду, придающую тебе вид римского сенатора! Впрочем, успокойся: я вовсе не хочу показаться грубияном… Но готов побиться об заклад, что эта борода скрывает такое же молодое лицо, как и мое… А известно тебе, Андрокл, — спросил он вдруг серьезно, — что сенат начинает догадываться о тайнах Львиного Рва?
— Оставьте все это в покое, прекрасный синьор, — ответил равнодушно укротитель, — и лучше объясните цель вашего посещения, так как мне некогда и мое время дорого мне.
— А, понимаю, ты спешишь на шабаш к своему повелителю — сатане! Прекрасно, счастливого пути, — перебил патриций. — Что же касается меня, то поверь, что я не завидую предстоящему тебе удовольствию… Ты хочешь знать, зачем я пришел в твою берлогу? Ну конечно, не за советом! Меня заверили, что ты можешь оказать республике весьма важную услугу.
