Автор этих строк с полной уверенностью может заявить, что леди Пенвуд и ее дочери не получат приглашение от миссис Фезерингтон на следующий званый вечер, который состоится в ее доме".
"Светские новости от леди Уислдаун", 7 мая 1817 года
Софи понимала, что не должна здесь оставаться
Это дурно, некрасиво. Порядочные девицы так не поступают.
И не могла сдвинуться с места.
Найдя большой плоский камень, почти целиком скрытый невысоким, но раскидистым кустом, она уселась на него, не отрывая глаз от Бенедикта.
Он голый, абсолютно голый… О Боже, неужели она и в самом деле его таким видит?
Хорошо еще, что вода доходит ему до пояса, так что нижняя часть туловища скрыта.
А впрочем, к чему лгать самой себе? Не хорошо, а плохо. Лучше бы она доходила ему до колен.
О Господи! И о чем только она думает! Ведь она чистая, невинная девушка… Ну и что с того? Пусть она невинна, но она влюблена в этого мужчину. Что плохого в том, чтобы помечтать: вот сейчас налетит порыв ветра, вода вспенится, отхлынет от нижней части туловища Бенедикта, и ее взору предстанет…
И она еще спрашивает себя, что в этом плохого? Да она просто испорченная, безнравственная девица, у которой нет ни стыда ни совести! Ну и что с того? Пускай она испорченная и безнравственная. Плевать!
Всю свою пока не долгую жизнь она вела себя осмотрительно и благоразумно. Только один-единственный раз она послала осторожность ко всем чертям. Это было в ту ночь, когда она отправилась на бал-маскарад. Что это была за ночь! Дивная, волшебная, полная очарования и радостного ожидания свершения самых несбыточных грез. Так стоит ли постоянно жить с оглядкой? Может быть, еще раз поступить по велению сердца?
И Софи решила никуда не уходить, а сделать то, что ей хочется: остаться здесь и понаблюдать за Бенедиктом. А почему бы и нет? Что она теряет? Ничего. У нее нет ни работы, ни каких-либо перспектив ее получить, за исключением обещания Бенедикта устроить ее горничной в дом своей матери. И Софи осталась сидеть на камне не шелохнувшись, пристально глядя прямо перед собой.
***
Бенедикт никогда не считал себя ни суеверным человеком, ни человеком, которому присуще так называемое шестое чувство, но один или два раза в жизни ему доводилось испытать смутное беспокойство, подсказывающее ему, что сейчас произойдет нечто важное.
В первый раз это случилось, когда умер отец. Никто ему об этом не говорил, даже старший брат Энтони, который был совершенно раздавлен известием о смерти отца, но в тот день - они с Энтони, решив устроить в их имении в Кенте дурацкие конные состязания, мчались по полю - Бенедикт вдруг почувствовал, что у него онемели руки и ноги, а в висках застучало. Боли не было, но дыхание перехватило и в душу закрался жуткий страх, какого он еще никогда не испытывал.
Гонки он, естественно, проиграл: трудно как следует держать вожжи, когда руки не слушаются. А вернувшись домой, Бенедикт понял, что страх этот был предвестником ужасного несчастья - умер отец. Его ужалила пчела, и он рухнул замертво. Бенедикт до сих пор не мог понять, как такой сильный, полный жизни человек мог погибнуть от укуса пчелы, но факт остается фактом.
Во второй раз ощущение было совершенно другого рода. Оно появилось у Бенедикта на балу-маскараде, который устраивала его матушка, за несколько секунд до того, как он увидел женщину в серебристом платье. Как и в первый раз, оно началось с рук и ног. Но на сей раз они не онемели, а их начало покалывать, словно он долгие годы беспробудно спал и только сейчас пробудился.
Он обернулся, увидел ее и понял: именно поэтому он пришел на бал-маскарад, именно из-за нее он живет в Англии и только для нее вообще родился. Правда, таинственная незнакомка исчезла, доказав тем самым, что он глубоко заблуждался, но в тот момент он был абсолютно уверен, что они созданы друг для друга, и если бы она ему позволила, доказал бы это и ей.
И теперь он стоял посреди пруда, в том месте, где вода доходила ему чуть выше пупка, и внезапно испытал странное чувство, что сейчас его жизненная энергия увеличилась. Это было приятное чувство, возбуждающее и захватывающее дух, ясное ощущение того, что должно случиться нечто важное, что в жизни его вот-вот произойдет какая-то перемена.
А он стоит посреди пруда в чем мать родила, подумал Бенедикт и усмехнулся. Быть абсолютно голым хорошо в другой момент и совершенно в другом месте. Например, в постели с красивой молодой женщиной. Он сделал несколько шагов в глубь пруда, ощущая под ногами мягкое, илистое дно. Ну вот, теперь вода доходит почти до груди. Холодно ужасно, но по крайней мере тело хоть немного прикрыто.
Он медленно обвел взглядом берег, тщательно осматривая каждое дерево, каждый кустик. Там непременно должен кто-то быть, иначе чем объяснить это странное чувство, охватившее его?
– Кто там? - крикнул он.
Молчание. Он и не ожидал, что ему ответят, однако попробовать не мешало.
Бенедикт прищурился и вновь обвел взглядом берег, медленно поворачиваясь, пока не совершил оборот на все триста шестьдесят градусов, но ничего не увидел. Лишь легкое колыхание листьев на ветру. И когда почти закончил обзор окрестностей, до него вдруг дошло, кто прячется на берегу.
– Софи!
Послышался изумленный крик, зашуршала листва.
– Софи Бекетт! - закричал Бенедикт. - Если вы от меня сейчас побежите, клянусь, я побегу следом за вами и даже не стану одеваться!
Шум на берегу начал постепенно стихать.
– И я вас непременно догоню, - продолжал Бенедикт, - потому что я сильнее вас и быстрее бегаю. И у меня может возникнуть желание заставить вас лечь на землю, чтобы убедиться, что вы от меня никуда не сбежите.
Шум на берегу стих окончательно.
– Хорошо! - крикнул Бенедикт. - А теперь выходите. Никакой реакции.
– Софи, я жду, - угрожающе протянул Бенедикт.
Несколько секунд стояла полная тишина, после чего послышались медленные, нерешительные шаги, и наконец он увидел ее. Она стояла жалкая и несчастная, в одном из своих жутких платьев, которое он с удовольствием утопил бы в пруду.
– Что вы здесь делаете? - крикнул он.
– Я просто гуляла. А что вы здесь делаете? - в свою очередь, спросила она. - Вы ведь больны, вам нельзя купаться, да еще в такой холодной воде.
– Вы шли за мной? - спросил Бенедикт, игнорируя и ее вопрос, и замечание.
– Конечно, нет! - выпалила Софи, и Бенедикт сразу же ей поверил. Актриса из нее никудышная, и кроме того, она вряд ли стала бы лгать. - Я никогда бы этого не сделала, - продолжала Софи. - Это неприлично. И в ту же секунду лицо ее покрылось краской смущения. Она поняла, что сморозила чушь: если бы ее и в самом деле беспокоили правила приличия, она ушла бы в ту же секунду, как только заметила Бенедикта. И Бенедикт тоже это понял.
