Мавританка чуть насмешливо улыбалась. Ясное дело, что, куда деть молодых, здоровых и красивых девиц, всегда найдется, а поворчать старуха, выросшая и воспитанная в гареме, просто обязана.
Сафие тоже едва заметно усмехнулась:
– И как они тебе?
– Как обычно, госпожа, – отмахнулась Рухшах. – Калфа наши с ними намучаются, если выбор твой на какую-нибудь не такую падет, а не таких там четверть партии, а то и вся половина. С виду все хорошенькие, но учить надо. Просто-таки беда с этими санджак-беями с дальних окраин: попритащат что ни попадя, а о том, чтобы уму-разуму поучить, и мыслей нет.
– А не преувеличиваешь ли ты, Рухшах? – Валиде привычно смягчила тон, лукаво сощурилась, показывая, что и не думает сердиться на закадычную подружку. – Быть того не может, чтоб там одни необученные собрались!
– Ну, такого я, госпожа, и не говорила, – смеясь, помотала головой Рухшах. – Есть совсем не обученные, есть чуточку обученные, есть сильно недообученные. Обученных нет – вот как я говорила!
– Тебе лишь бы на молодых красоток наговаривать, Рухшах. Не любишь ты их.
– Да разве ж я молодой янычар, чтоб красоток любить? – Теперь женщины смеялись уже открыто, привычно перебрасываясь словами, как когда-то мячом в гаремном саду. – Пускай они любят. Или вон наследники султанские, они-то в самую пору входят, им уж пора…
– Пора им еще нескоро придет, – хмыкнула валиде. – Но кое в чем ты, Рухшах, права. Ладно, помоги одеться, пойдем, поглядим на этих… недообученных.
Прямо к новоприбывшим валиде не вышла – предпочла поначалу постоять на балконе с задернутыми занавесями, осмотреть приехавших тайком, не когда они выстроятся перед ней, худо-бедно приняв пристойный (с их точки зрения) вид. Взглядом остановила евнуха, сунувшегося было наводить порядок в галдящей девичьей стае, прищурилась, вглядываясь и оценивая.
Девчонки и впрямь были похожи на стайку перепуганных воробьев, слетевшихся на хлебные крошки: пугливые, шаг сделаешь – и упорхнут. Но валиде достаточно уже повидала девиц, чтобы в этой кутерьме пестрых одежд и ряби взволнованных жестов начать распознавать характеры – а значит, судьбы. Ибо жизнь человека, конечно, записана в Книге Судеб, и как решил Аллах – так и будет, но иногда опытным взглядом можно прочесть, какие строки начертаны небесным каламом в этой самой Книге.
Вон та, совсем маленькая, со смешным курносым носиком, вырастет в потрясающую красавицу, но для гарема султана не годится. Прячется за спины подруг, глаз не смеет поднять, да еще и тело ее колотит нервная дрожь… Таких съедают первыми.
А вторыми – таких, как вон та, беленькая, с интересом озирающаяся вокруг и притворяющаяся, будто ну вот она-то нисколечки не боится. Эта, конечно, и загадочную гостью на балконе уже углядела, но делает вид, словно нет никого, словно одна она здесь: позы принимает величественные, подбородок задирает… Но все это можно понять, простить и исправить надлежащим воспитанием. Чего уже не исправишь, так это невнимания к тем, с кем ты приехала. Блондиночка никому и слова не сказала, приберегла все для себя. Но гарем – место, где поодиночке никому не удержаться. И пускай сегодняшние временные союзницы завтра ударят тебе в спину, нашепчут на тебя евнуху и наставнице-калфе всякие гадости, но сегодня вы вместе, против других, которые тоже действуют сообща. Что ж, жаль, девчонка и впрямь хороша собой, но сразу видно – смутьянка, каких поискать. А валиде не таких ищет для Ахмеда. Внуку потребуется союзница, не противница.
Если глупая девица не осознает своей глупости – очень, очень жаль. Если осознает, но считает ее добродетелью, помогающей выжить, – тем хуже для нее. В любом случае в султанском гареме ей не место.
Теперь вот эта, уже начинающая оформляться, похожая на трепетный цветок, из тех, что распускаются по ночам и пленяют нежным ароматом. Тоже не из самых бойких, но взять ее необходимо, на нее можно опереться, невооруженным глазом видно. Да и какое-никакое воспитание чувствуется: держится девушка так, как подобает, хоть и допускает подчас незначительные ошибки. Их-то как раз выправить можно легко. Подходящий характер, симпатичное личико – самое оно для юноши, который скоро осознает влечение к красавицам.
Ее собеседница ошибок допускает куда больше, однако же валиде и ее окинула одобрительным взглядом. Ладная девчушка, круглолицая, с быстрыми и смелыми глазами, явно готовая своих подруг защищать хоть от валиде, хоть от самого шайтана. Жаль, что вот та маленькая ну совершенно не подходит, ах, как жаль… Придется на первых порах потерпеть неприязнь смелой красавицы, а это сильно будет мешать обучению. Но дело того стоит.
Кивнув самой себе, валиде перевела взор на следующую девушку. А потом еще на одну, и еще, и еще…
Что ж, по большому счету боснийский санджак-бей не разочаровал могущественную Сафие-султан. А что мог бы и получше постараться – так когда мужчины разбирались в женском характере? Потому как ежели бы разбирались, то многие в гареме не сумели бы спасти своей головы.
Взять хотя бы ее саму, хасеки Сафие. Разве много радости было, когда муж, ранее любивший ее одну, вдруг – внезапно! ничего не предвещало беды! – отвернул от нее взор и начал ласкать в своей опочивальне одну женщину за другой, меняя их быстрее, чем наряды? Двадцать сыновей оставил по себе султан Мурад, двадцать! А дочерей и того больше. Но Сафие терпела, может, улыбалась чаще обычного, а слезы ее видели лишь звезды, просвечивающие сквозь полог опочивальни, да иногда верная Рухшах. Справиться с собой было нелегко, но ведь справилась же! Лично покупала новых наложниц для султана, заслужив тем самым его тепло и приязнь. Прежняя любовь не вернулась, но положение Сафие в гареме упрочилось сильней, чем раньше. Стоящим ли оказался размен? Могущественная валиде, честно говоря, не знала до сих пор.
Наверное, стоящим. Ведь жива и при власти – чего еще хотеть?
В этой жизни – нечего.
Пожалуй, пора выйти к девушкам, пока они совсем не потеряли разум от страха. Валиде знала, как действует на людей неизвестность: лишает стойкости, заставляет опасаться собственной тени. Когда-то она ведь и сама…
– Идем, Рухшах. Видишь, внизу нас ждут.
– А и правда пойдем, госпожа. Давно пора!
Строгая и собранная, валиде Сафие повернулась и неторопливо начала спускаться по лестнице.
Тени, скрывающиеся среди занавесей и пристально следящие за валиде, всплеснули рукавами длинных халатов и черными птицами вылетели в узкое зарешеченное окно. Их никто не заметил, да и не должны были.
Тени улетели.
До поры.
* * *
Анастасия так и не заметила толком, когда появилась эта – строгая, с высокомерно поджатыми губами и холодными глазами. Кажется, ее сопровождали служанки и евнухи, но Анастасия их как следует не рассмотрела. Рассудок отказывался отмечать детали, казавшиеся незначительными, сосредоточившись на этой, одетой в черное, властной и бесконечно чуждой. Только ее могла девушка видеть, только о ней думать. И еще – о Марии с Софийкой.
