— Я запрещаю тебе, Сабрина, слышишь, запрещаю нести подобную чушь! И впредь помни, что ты говоришь о моем муже и нашем кузене! Неужели для тебя так мало значит, что после смерти деда он станет графом Монмутом?
Сабрина невольно отпрянула.
— Элизабет, да слышала ли ты меня? Поняла, что я сказала? Черт, да посмотри же на меня хорошенько! На моих щеках до сих пор отпечатки его пальцев! Какой же это вздор? Мне очень жаль, но тебе придется поверить. Тревор — настоящий негодяй! Он едва меня не изнасиловал. Я не лгу. Он не стоит тебя. Пригрозил, что изувечит, если я посмею запереть дверь спальни. Пожалуйста, милая, подумай, как быть.
Элизабет откинулась на спинку изящного французского креслица, тихо выбивая по ручке кончиками пальцев одну лишь ей известную мелодию. Немного погодя она пригладила светло-голубую юбку, полюбовалась своим обручальным кольцом, на котором в окружении крупных бриллиантов сверкал гигантский изумруд, и, наконец, подняв глаза, улыбнулась сестре. Вид изуродованного лица Сабрины был истинным бальзамом для ее злобной душонки.
— Надеюсь, ты еще девственна, Сабрина?
Сабрина растерялась от неожиданности. Почему тон сестры так равнодушно-пренебрежителен?
— Отвечай же! Ты что, онемела? Или окончательно поглупела?
Сабрина покраснела, вспомнив глухой воющий вопль Тревора и медленно расплывшееся по панталонам пятно. Боже, как она ненавидит его и все то, в чем он успел ее просветить за столь короткое время!
— Да, я невинна, вопреки всем усилиям этого подонка.
Щелки глаз Элизабет почти скрылись за опущенными ресницами.
— Итак, дорогая младшая сестричка, ты флиртовала с Тревором, всячески завлекала его, дразнила, а он, податливый на зов плоти как любой мужчина, решил взять то, что ему с такой готовностью предлагают. Ну а ты… ты немедленно струсила и сбежала, едва поняла, что он воспринял твое кокетство всерьез. Побоялась, что он наградит тебя ребенком?
Сабрина схватила пальцы сестры, увидела презрение в ее невыразительных, как у снулой рыбы, глазах и отдернула руку, словно обожглась.
— Элизабет, да очнись же! Ты сама не веришь тому, что плетешь! В твоих устах это звучит так, словно я намеренно пыталась соблазнить твоего мужа! Говорю же, он тщеславный, пустоголовый, порочный павлин, который принесет нам лишь несчастье!
Хорошо еще, что она не успела рассказать сестре, что думает о ней ее собственный муж!
— Элизабет, ты не имеешь права, не можешь отмахнуться от всего этого, притвориться, будто ничего не произошло! Ты просто обязана придумать выход!
Элизабет вскочила, приподнялась на носки, чтобы казаться выше, и оперлась ладонями о крышку бюро.
— Нет, это ты послушай меня, спесивая маленькая негодница! С детства мне приходилось молча наблюдать, как ты ловко заставляешь деда плясать под свою дудку! Ты втерлась к нему в доверие так хитро и незаметно, что на меня у него не осталось любви. Он и не знал, какую змею пригрел на груди! О да, дед раскошелился и дал мне возможность провести сезон в Лондоне, под присмотром тети Берсфорд, в надежде, что я найду себе мужа и избавлю его от своего присутствия. Но я всегда считала, что мое место — здесь, хотя ты на каждом шагу старалась вытеснить меня из Монмут-Эбби и самой стать хозяйкой! Но теперь все переменилось, и ты проиграла. Я жена Тревора.
Элизабет гордо расправила плечи. Неяркое солнце зажгло золотистые огоньки в ее волосах, превратив их на мгновение в сияющий ореол. В этот момент она казалась настоящей принцессой, гордой и стройной. Вот только голос ее был холоднее северного ветра, свистевшего в ветвях старого дуба за окном.
— Когда этот жалкий старикашка отправится к праотцам, я буду графиней Монмут. В этот день, дорогая сестрица, я стану полноправной госпожой, а ты… ты всего лишь приживалкой. Вряд ли я позволю тебе жить здесь. Вероятно, вдовий домик — самое подходящее для тебя место. Сомневаюсь, что захочу выбрасывать деньги на лондонский сезон для нищей нахлебницы.
Лицо сестры исказилось такой неприкрытой ненавистью, что Сабрина непроизвольно съежилась. И неожиданно поняла, что за равнодушной отчужденностью, с которой сестра всегда относилась к окружающим, скрывались горечь и зависть, разъедавшие душу. Может ли быть, что каким-то образом в этом виновата она, Сабрина?
Девушка потрясение покачала головой. Да нет же, нет! Ей всего восемнадцать! Веселая, озорная, она никому не причинила зла. Единственным глубоким горем явилась гибель отца в войне с Наполеоном на Пиренейском полуострове и последовавшая за ней бессмысленная смерть матери. Но рядом всегда находился дед, и Сабрина безоговорочно принимала его любовь и тепло, не понимая, что Элизабет чувствует себя лишней. Но ведь это совсем не так! Дедушка, разумеется, любил их одинаково!
Сабрина честно пыталась понять сестру, причины ее ненависти, стремление защитить человека, недостойного быть ее мужем. Наверное, Элизабет он нужен хотя бы для того, чтобы получить власть в доме.
— Элизабет, — медленно выговорила девушка, — неужели ты хочешь сказать, будто вышла за Тревора лишь для того, чтобы стать графиней Монмут?! Нет, ты не способна на такую низость!
Беспросветные пять лет, прошедшие с того дня, как Элизабет исполнилось восемнадцать, казались ей бесконечной унылой пустыней. Пять лет быть безмолвной свидетельницей того, как эта противная девчонка постепенно становится настоящей красавицей!
— Я добилась всего, о чем мечтала, Сабрина, — с мертвенным спокойствием процедила она, — и ты никогда больше не сможешь мне помешать. И не лезь в то, что тебя не касается. Мои чувства к Тревору — не твое дело. Он мой муж и им останется. Не такой гнусной маленькой лгунье, как ты, чернить его репутацию!
Непонятный страх петлей стиснул горло Сабрины.
— Я не лгу! Тревор угрожал снова прийти ко мне, в мою спальню! Пообещал расправиться со мной, если запру дверь! Он безжалостно избил меня! По-моему, Тревор не в себе! Наверняка не все мужчины такие!
— Замолчи!
Сабрина растерянно смотрела на застывшую физиономию сестры. Никогда еще она так остро не сознавала собственное бессилие.
— Вот уж не думала, что ты настолько не любишь меня, Элизабет! — вздохнула она, пытаясь осмыслить грязные оскорбления, брошенные сестрой. — Я не причинила тебе ни малейшего зла. И не верю, что моя любовь к дедушке отняла у тебя его нежность и заботу. Не отворачивайся от меня, Элизабет. Ты моя единственная сестра, и я всего лишь стремлюсь защитить нас обеих от этого негодяя.
— Убирайся, Сабрина. Хватит с меня твоих жалких уверток!
Сабрина гордо выпрямилась во весь рост.
— В таком случае мне придется пойти к дедушке. Я не могу оставить безнаказанным поведение Тревора. И не стану, подобно тем жеманным дурочкам, о которых он упоминал, покорно ждать, пока твой муж явится и обесчестит меня!
