В огромной газовой хрустальной люстре над столом горели высокие свечи. На столе стояли тарелки с золотой каймой из тончайшего севрского фарфора.
Для такого робкого маленького мальчика, как Джеред, столь пышная обстановка была чересчур официальной. Но Френсис настояла именно на этом, и Элизабет не сочла нужным спорить, поскольку отмечали его седьмой день рождения.
Еда была столь же великолепной, как и обстановка: густой суп, жареная куропатка, фаршированная орехом, омар в сливочном соусе, множество овощей и свежевыпеченный хлеб. На десерт подали разнообразные пирожные, пироги и заварной крем в форме лебедя.
Нужно было сделать в форме лошади, подумала Элизабет, — Джеред с малых лет обожал лошадей.
— Ладно, малыш, настала пора открывать подарки.
Щелкнув пальцами, Мейсон подозвал двух лакеев, стоявших у стены. С подарками в руках они ринулись вперед и поставили их на стол перед ее сыном.
Взглянув на подарки, Джеред перевел сияющий взгляд на Элизабет.
— Какие они красивые, мама!
Упаковка всегда восхищала ее сына не меньше, чем сами подарки. На большой коробке в ярко-красной бархатной бумаге, украшенной птичкой с красными перьями, стояла коробочка поменьше, обернутая в серебряную бумагу, с огромным бантом из голубого атласа. Ее подарок, обернутый в темно-коричневый шелк и перевязанный простой золотой лентой, был самым маленьким.
— Какой мне открыть первым? — спросил Джеред, остановив взгляд на матери.
— Может, этот? — Мейсон подтолкнул к нему упаковку в красном бархате.
Чучело красной птички от движения закачалось. Джеред снял птичку с коробки и погладил рукой перышки.
— Жаль, что она больше не летает.
Он был добрый мальчик и любил всех животных, даже если из них сделали чучела.
— Открой подарок.
Мейсон пододвинул к нему коробку еще ближе, Джеред протянул к ней руку и едва не свалил ее со стола.
— П-прости… прости, дядя Мейсон. — Улыбка сошла с его лица.
— Не стоит извинений, мальчик. Дай я помогу.
Элизабет сжала зубы, когда Мейсон, подтянув к себе коробку, сорвал с нее красную бархатную бумагу и, открыв крышку, вернул Джереду. Элизабет увидела, что коробка доверху набита армией оловянных солдатиков — в красно-белой униформе британской армии и наполеоновских солдат в голубых мундирах. Вещи такого рода нравятся всем маленьким мальчикам, и карие глаза Джереда загорелись от радости.
Элизабет поежилась. На нее нахлынули воспоминания о Рисе и о том, что их разлучила армия. В памяти промелькнула сцена, когда, одетый в алую униформу, он неожиданно появился в Олдридж-Парке, такой ослепительно красивый, что у нее защемило сердце. Узнав о ее предательстве и поспешном бракосочетании с графом, он назвал ее изменницей и шлюхой и ушел, оставив ее дрожащую, с разбитым сердцем.
Встряхнувшись, Элизабет прогнала видение. У нее снова разболелась голова и во рту пересохло. Она видела, как Джеред распаковал вторую коробку, в которой оказался вязаный жакет, купленный Френсис. Вежливо поблагодарив ее, ребенок потянулся за последним подарком.
Посмотрев на мать, он улыбнулся, зная, что это подарок от нее.
— Надеюсь, он тебе понравится, — сказала Элизабет. Она чувствовала страшную усталость, но надеялась, что никто этого не замечает.
Джеред аккуратно развязал золотую ленточку, снял шелковую обертку и, отложив в сторону, приоткрыл крышку коробки. Внутри на ложе из шелковой ткани покоился маленький серебряный единорог высотой в пять дюймов, с массивной шеей и могучими передними ногами.
Джеред осторожно извлек лошадку из коробки и с благоговением стал ее разглядывать.
— Единорог, — произнес он, гладя пальчиками блестящую лошадку, сверкающую в свете люстры, висевшей в центре стола. — Он замечательный, мама!
У Джереда была коллекция из четырех единорогов. Он любил лошадей всех форм и размеров, особенно загадочные существа с волшебным рогом на лбу.
— Я назову его Красавчик.
Мейсон тщательно вытер салфеткой усы и отодвинул от стола стул. На детей ему не хватало терпения, и сейчас его терпение, похоже, истощилось.
— Уже поздно. Твой день рождения прошел, пора спать.
Несмотря на сонливое состояние и пульсирующую боль в голове, приступ гнева, охвативший Элизабет, заставил ее подняться.
— Джеред — мой сын, не твой. И только я могу сказать ему, когда идти в постель.
Она почувствовала, что кто-то дергает ее за юбку голубого вечернего платья из шелка. У нее кружилась голова. Она не заметила, как Джеред встал со стула.
— Все в порядке, мама. Миссис Гарви уже ждет меня.
Миссис Гарви была его няня, добрая седоволосая женщина, дети которой давно стали взрослыми.
Элизабет прижала к себе сына.
— С днем рождения, милый. Я попрошу лакеев отнести подарки к тебе в комнату. — Она провела рукой по его густым темным волосам, стараясь пригладить непослушный вихор. — До встречи утром.
Джеред оглянулся на Мейсона. Заметив хмурое выражение его лица, он отодвинулся от матери.
— Спокойной ночи, мама.
У Элизабет сжалось сердце.
— Спокойной ночи, милый.
Прижав серебряного единорога к груди, Джеред отвернулся и вприпрыжку выбежал из столовой.
Час спустя Элизабет сидела на гобеленовой банкетке перед зеркалом за туалетным столиком. Было поздно. Большинство обитателей дома уже спали. Она немного прикорнула перед ужином и все же чувствовала себя усталой. Последнее время она никак не могла выспаться.
Прикрыв рот рукой, Элизабет зевнула, гадая, хватит ли ей сил почитать перед сном. В этот момент дверная ручка повернулась, дверь бесшумно распахнулась и в спальне появился Мейсон Холлоуэй.
Элизабет вскочила с места. На ней была лишь белая хлопковая ночная сорочка — едва ли подобающий наряд для приема гостей мужского пола.
— Что ты здесь делаешь?
Она протянула руку за стеганым халатом, лежавшим на бюро, но Мейсон опередил ее.
— Я увидел свет под твоей дверью и подумал, может, тебе нужна компания.
— О чем… о чем ты говоришь? Уже поздно, Мейсон. Твоя жена будет волноваться, куда ты пропал.
— Не жена решает, где мне проводить вечера.
Отбросив в сторону ее халат, он подошел к ней сзади и, положив большие руки ей на плечи, начат грубо их массировать.
У Элизабет от отвращения мурашки побежали по коже. Она сбросила с себя его руки и резко повернулась к нему лицом. От этого движения у нее все поплыло перед глазами, и она слегка покачнулась.
Мейсон схватил ее за руку, чтобы она не упала.
— Все еще плохо себя чувствуешь?
— Убирайся, — сказала Элизабет, вырвав у него руку. В голове у нее стоял шум, и слова прозвучали неубедительно.
