— Мой отец заболел, и нам пришлось там остановиться, — ответила я. — Денег было немного, и, когда они кончились, я работала у хозяина, чтобы заплатить за нашу комнату и стол.
— Где сейчас твой отец? — спросил один из сыновей.
Я решила, что это старший. Он держался более независимо и вопрошающий взгляд юноши словно требовал доказать то, что я сказала.
— Он умер три дня назад… — ответила я, решив ничего не говорить о Джордже.
Отец сочувственно покачал головой.
— Бедное дитя, ты теперь одна?
— Теперь — да. Я ждала, что проедет какое-нибудь семейство, которое позволило бы добраться с ним до Мельбурна или Балларата. Видите ли, мне надо найти работу… Я совсем без денег.
Они выслушали в молчании, и я заметила, как отец взглянул на свою жену, будто ждал указаний.
— Ты англичанка? — неожиданно спросил один из сыновей.
Он произнес это так, словно его язык был покрыт волдырями, и я сразу поняла: он не любит англичан, что не было редкостью среди ирландцев.
— Успокойся сейчас же, Пэт! — закричала мать. — Оставь человека в покое на пять минут.
Он хотел возразить. Но тут вмешалась его сестра.
— Мы что, будем здесь стоять, пока вы будете спорить? — спросила она. — Надо взять ее! Мы не можем оставить девушку здесь — на дороге.
— Ты была одна в «Диггерз Армс», не считая того мужчины? — спросила мать.
Я знала, что никак не смогу избежать подобного вопроса. Тут я была беспомощна и кивнула:
— После смерти моего отца — да.
Я невольно поморщилась точно от боли:
— Но я не могла там оставаться… Я подумала, если только вы возьмете меня до…
Женщина кивнула.
— Да, я понимаю. Твое лицо все в синяках. Думаю, не от того, что ты упала с кровати.
Я ничего не ответила. Только оглядела окружавших меня людей и увидела, что их лица изменились. Мать была более искушенной, чем ее муж, и более опытной, чем ее сыновья, она просто заставила их самих задуматься над этим. Реакция окружающих соответствовала характеру каждого из них.
Отец слегка покачал головой, вероятно, сочувствуя мне; старший сын нахмурил брови, задумчиво поглаживая подбородок. Тот, кого они называли Пэт, посмотрел на меня более внимательно, будто только сейчас обнаружил, что я была женщиной, к тому же англичанкой. А рядом младший сын взирал на меня в робком замешательстве. Терпение девушки кончилось. Она облизала губы кончиком языка, собираясь заговорить, но поймала взгляд матери и лишь пожала плечами. Один только ребенок не понимал, о чем мы говорили.
Мать решительно заявила:
— Давай поедем, Дэн — меня мутит от голода, и если мы не отправимся, то не скоро будем в Балларате.
— Да, Кэйт, — сказал он, — поедем.
— А как насчет нее? — спросила Роза.
— Неужели мы оставим ее здесь, на дороге… — усмехнулась ее мать.
Мальчик подошел и взял из моих рук сумку. Его улыбка была похожа на улыбку матери.
— Я рад, что ты едешь, — произнес он робко. Казалось, они и не ждали, чтобы я что-нибудь сказала.
Все сразу полезли в фургон, а Роза подождала, пока братья помогут ей.
Я ждала своей очереди, чтобы мне тоже помогли сесть в фургон, как будто уже была одной из них. Старший сын нагнулся, чтобы взять мою руку, и я почувствовала руки того, кого называли Пэтом, взявшие меня за талию с улыбкой.
— Зеленоглазая, — сказал он, — зеленоглазая, как тебя зовут?
Тогда я назвалась моим новым именем в первый раз. Это было странно и неудобно.
— Эмма Браун, — сказала я, — меня зовут Эмми.
Отчасти это было правдой.
III
Пока мы ехали, сидя на тюках с постелями они назвали мне свои имена Вернее, это сделала девушка.
— Я Роза Мэгьюри, — сказала она, — это Ларри, мой старший брат. А это Пэт… и Син.
— А я Кон, — сказал мальчик.
— Малыш, — добавила Роза.
Она сказала так для забавы: посмотреть, как вспыхнет раздражение на его лице. Но это было бессознательным уколом, который лишь напомнил о разнице в возрасте между ней и братом и о том, что долгое время она сама была младшей в семье, да еще девочкой.
— Мне одиннадцать, — почти закричал он, обращаясь скорее к Розе, чем ко мне.
— Взрослый мужчина, — подтвердила я. — Ты должен быть мужчиной здесь, не так ли? Я имею в виду… семья нуждается в помощниках.
— Да, — довольный, согласился он в своей странной манере говорить по-взрослому. — В Балларате нет настоящей школы, так что я смогу помогать отцу.
Неожиданно Ларри вынул изо рта погасшую трубку и указал ею на Кона.
— Ты будешь заниматься, как всегда, — сказал он строго. — Нам не нужны здесь невежды. Иначе тебе придется всю жизнь держать в руках лопату.
— Послушайте его! — не удержался Пэт. — Вы только послушайте его! Ты будешь отличным лавочником — ты будешь им! Я представляю тебя упаковывающим куски мыла, прямо как настоящий англичанин.
Ларри холодно посмотрел на брата, как будто уже давно решил, что тот глуп. И, наконец, снова показал на него трубкой.
— Я пришел, чтобы вытряхнуть золото из их карманов, — сказал он. — Мне не нужно для этого копаться в земле. Людям надо есть, покупать одежду, сковородки и лопаты. Я продам им все, что они хотят, и положу их золото в свой карман.
— Как я и сказал — лавочник.
— Нет причины стыдиться быть лавочником, — тихо ответил Ларри. — Это новая страна — вы можете начинать все, что угодно. Вот так вы сведете свои счеты.
Все добродушно рассмеялись над тем, что сказал «богач» Ларри. Все рассмеялись, и к ним присоединился сам Ларри.
А я почувствовала чрезвычайную важность его заявления. Ему было около двадцати четырех лет, и он был так же уверен в том, что думал, как был уверен в том, что держит в руках трубку. Он показался мне очень симпатичным. Все трое братьев были теми, о ком говорят «черный ирландец». Черные волосы и темно-серые, почти черные глаза. Если бы не цвет кожи, их могли принять за испанцев. Цвет кожи и волос, как и к Розе, перешел к ним от отца. И только Кон отличался от них светлыми волосами и бледно-голубыми глазами.
Они вели себя абсолютно свободно, не смущаясь меня, незнакомки. Но я подумала, что, вероятно, они только производили такое впечатление, считая, что скоро расстанутся со мной, или, может быть, как я слышала об ирландцах, им нравилось в пути разыгрывать роли перед любой случайной публикой. Но мне было хорошо с ними, я почти не чувствовала себя чужой. И сейчас, когда я была защищена от солнца и мои ноги больше не ощущали болезненно каждый камень и каждую ямку на дороге, я могла немного расслабиться и позволить им разыгрывать свою пьесу, если они того хотели. Что случится через несколько часов — неизвестно, поэтому я воспользовалась этим драгоценным временем передышки.
