Тишину в спальне нарушали только еле слышные хрипы умирающего, лицо которого приобрело малиновый цвет, и казалось, что сосуды на висках старика вот-вот лопнут и кровь забрызгает все вокруг. Септимус Секст невозмутимо продолжал удесятерять мучения умирающего, то сжимая, то ослабляя хватку своих пальцев.
— Дайте мне пройти! Пустите! Септимус Секст! Я требую, чтобы ты вышел и говорил со мной! — снаружи раздались звуки борьбы. Секст вздрогнул, он узнал голос Юлии.
— Хозяин! — Куасиба не решился войти, поэтому кричал, чтобы Септимус мог его слышать. — Здесь ваша невеста! Дочь сенатора Квинта!
— Септимус Секст! Я все знаю! Я требую, чтобы ты говорил со мной!
Агония Корнелиуса близилась к концу. Септимус Секст отпустил его горло, старик два раза судорожно втянул воздух, а затем испустил дух. Тоненькие струйки густой, почти черной крови сбежали на подушку из его правой ноздри и уголка рта.
Септимус Секст встал и закрыл глаза умершему.
— Да отправится твоя душа в Аид для вечного страдания и забвения. Пусть мое проклятие утяжелит в сто крат твои муки.
— К сожалению, я вижу, что тебя привел ко мне не любовный пыл, — сказал Септимус Секст Юлии, выходя из покоев Корнелиуса. — Куасиба, скажи рабам, чтобы они позаботились о теле, и пошли за Энергиком, можно объявить на Форуме, что патриций Корнелиус Агриппа — умер.
— Я… — Юлия смешалась, не зная теперь, с чего ей начать. — Мы должны поговорить.
— Да, любовь моя, — Септимус протянул ей руку и хотел привлечь к себе для поцелуя, но девушка вырвалась с такой силой, что оцарапала внутреннюю поверхность ладони Секста. — Хорошо, идем в сад.
Септимус привел Юлию в зеленую беседку. Дикий виноград так густо оплел каркас, что свет уже почти не проникал внутрь.
Септимус сел в плетеное кресло, жестом приглашая Юлию расположиться в таком же, стоявшем напротив. Девушка села.
— Я все знаю, мать рассказал мне, — сказала она Септимусу. — Я была в Фесалийской долине.
— И что, боги благословили наш брак?
— Я все знаю! — Юлия крикнула, ей казалось, что Секст ее не слышит. Неожиданно он показался ей чудовищем. Лицо, которое раньше представлялось ей мужественным и прекрасным, сейчас походило на лик Минотавра.
— Что ты знаешь? — Септимус смотрел на Юлию так спокойно, что на секунду ей показалось, что все это наваждение, дурной сон.
— Я твоя дочь, — губы девушки произнесли это сами. Она почувствовала их чужими, не частью своего тела, и голос тоже слышался как будто со стороны. — Ты должен расторгнуть брачный договор с моим отцом… то есть… с… — Юлия замолчала, глядя на Септимуса. Взгляд ее был умоляющим, похожим на тот, что подчас останавливает руку охотника, загнавшего лань.
— Ты пришла только за этим? — лицо Секста стало каменным.
Юлия смотрела на него с ужасом. Все происходящее вообще перестало казаться реальным. Этого не может быть! Этого не может быть! Рыдания душили ее, все вокруг заволокла белая пелена, потрескавшиеся губы невыносимо жгли лившиеся градом слезы.
— Нет… Нет! Ты должен! Ты не можешь! Ты должен! — Юлия упала на колени и схватила край тоги, что спадала с плеч Секста. — Отпусти меня… — наконец, прошептала она.
Этого не будет, — Септимус отодвинул от нее свои ноги, встал и обошел Юлию. — Этот брак нужен мне, — голос его казался неестественным, похожим на тот, каким чревовещатель заставляет говорить своих злых кукол. — Это приведет меня к власти. Я стану верховным консулом. Иначе все напрасно. Иначе все напрасно, — перед глазами Септимуса Секста промелькнули годы, прожитые в смертельном страхе перед дядей, когда юноше приходилось прятать свои страдания и боль, когда приходилось притворяться, что не сохранилось никаких детских воспоминаний, когда нужно было постоянно соблюдать осторожность и постоянно уверять дядю в том, что Септимус с ним заодно, что он хочет осуществить планы Корнелиуса, хочет помочь старику подняться до самых вершин власти. Сам Корнелиус Агриппа никогда не смог бы стать верховным консулом, потому что родился от рабыни, которой дали потом свободу. Дед Септимуса, Тит Секст — признал незаконнорожденного сына и уравнял в правах с родным. Это была роковая ошибка, стоившая последнему жизни.
— Отпусти… — Юлия обняла ноги Септимуса, и покрывала их поцелуями, — отпусти меня… — девушка умоляла Секста и вся ее душа изливалась горько-солеными слезами. — Проклятие. Тебя поразит проклятие богов!
— Нет, этого не будет, этого не будет, — Секст не смотрел на Юлию, так же не глядя, он взял ее за локоть и поволок к дому.
— Отпусти… — Юлия не могла уже сопротивляться, силы оставили ее, она словно превратилась в ватную куклу, руки и ноги ее сковал холод, лишив возможности двигаться. Она только повторяла еле слышно, — отпусти….
— Стража! — Септимус Секст крикнул с такой силой, что над домом тут же взвились птицы, напуганные этим воплем.
Куасиба и еще несколько вооруженных рабов, из охраны Септимуса Секста выбежали из дома на зов хозяина.
— Заприте ее! Не сводить глаз! Не слушать! Завтра я сочетаюсь с ней браком. Завтра! — последнее предназначалось уже Юлии.
Девушку заперли в одной из комнат дома, больше напоминавшей колодец. Высокие гладкие стены и отверстие в потолке, закрытое решеткой, сквозь которое проходил свет.
Юлия оглядела свою клетку и поняла, что только чудо поможет ей выбраться отсюда. Она села в угол, обхватила руками колени, потом закрыла голову ладонями. Хотелось плакать, но слез больше не было. Она умоляла богов послать ей смерть.
Когда Квинту принесли известие о том, что его дочь находится в доме Секстов, сенатора охватило сильнейшее беспокойство.
— Она сказала, что намерена подчиниться твоей воле, — сказала Клодия, входя в покои мужа. — Ты ведь именно этого хотел? — она улыбнулась, но это выглядело как оскал.
— Я не могу понять, почему она решила ехать к нему… — Квинт был все еще слаб, к тому же беспокойство приводило к тому, что его сердце снова начинало биться чаще.
— Что тут странного? Возможно, она делает все это тебе назло. Но ты все еще можешь расторгнуть брачный договор с семьей Секстов, и потребовать ее возвращения. Септимус не сможет удерживать ее силой, — в глазах Клодии появилась надежда.
— Этого не будет, — Квинт сел. — Керано!
— Да, господин?
— Позови ко мне человека, что явился с известием от Септимуса Секста.
Раб кивнул и помчался исполнять приказание.
Квинт потер ладонью грудь, при каждом вздохе он покрывался испариной.
— Так лучше, так лучше, — говорил он себе, думая о том, что свершит то, что должен. Но при каждой мысли о том, что Септимус Секст будет касаться его дочери — у Квинта темнело в глазах. Сенатор закрыл глаза. «Это безумие! Разум покидает меня», — Квинт не мог думать ни о чем, кроме того, что его дочь сейчас находится в объятиях Секста. Чем больше он об этом думал, тем чаще билось его сердце, тем сильнее хотелось встать и ехать в дом Секста, чтобы потребовать возвращения Юлии. Хотя бы до завтра… — Ты обманываешь себя, — прошептал Квинт. — Ты обманываешь себя! — Сенатор схватил вторую склянку, из оставленного Энергиком успокоительного, и сделал целый глоток. Через несколько минут его возбуждение начало проходить, Квинта снова клонило в сон, но даже сквозь сон он чувствовал как сжимаются его руки, и слышал скрежетание собственных зубов. — Я не позволю себе, — шептали его губы. — Я одержу верх над проклятием… Я одержу победу.
