Лошадь немного сникла, и мистер Лейбэн вынужден был ободрять ее при помощи вожжей и кнута.
— Боюсь, что лошадь устала, — сказал он.
— Она долго будет везти нас до дома? — спросила Лу.
— Надеюсь, что нет. Я думаю, что лошадь пойдет быстрее, когда чуть отдохнет.
С такой надеждой они неспешно проследовали по направлению к Кингстону.
Кто мог торопиться во время такой прогулки под луной, проезжая прекрасные места, залитые серебристым светом, похожие на сказку. Только не Луиза, хотя она и чувствовала возможный гнев со стороны отца. И только не Уолтер, для которого этот час был особенно восхитительным. Будущее казалось ему туманным и запутанным, но настоящее было удивительно. Они проехали через маленький торговый городок, где свет из одиноких окон верхних этажей был единственным свидетельством жизни. Они въехали на холм и опять оказались наедине с природой.
Портсмаусовская дорога имела величественный вид после захода солнца. Она проходила через густой лес, и по ее бокам круто возвышались земляные валы. Вокруг молодых людей была тишина, казалось, они обладают ночью и всем миром. Уолтер все время говорил, и между Кингстном и Путнеем он сказал все, что считал нужным сказать. Все его глубокомысленные рассуждения, которыми он был занят в гостиничном саду, исчезли без следа. Он изливал в словах свою страстную любовную историю, которую незаметно для него с большой жадностью слушала Лу. Но девушка, хотя отведала любовного яду, оказалась куда сдержаннее и мудрее своего любовника. Ни единым словом она не обмолвилась о глубине своих чувств.
— По-моему, вы холодны, как лед, Лу, — сказал, наконец, Уолтер, раздосадованный ее молчанием и тем, что она всего лишь отчитала его за безрассудный поступок. — Можно подумать, что вы словно окаменели и совсем не можете выразить своих чувств. Вы могли бы сказать мне что-нибудь, если я хоть как-то дорог вам или, быть может, я тут просто дурака валяю без причины.
— Вы не имеете права требовать от меня ответа на вопрос, который вам не следовало бы задавать, — сказала Лу твердо. — Вы обещали дать мне день счастья на природе. Вы думаете, я бы поехала с вами, если бы знала, что вы так поведете себя со мной? Это нечестно с вашей стороны. Если бы я могла выйти из экипажа и вернуться обратно в Лондон, то сделала бы это.
— Не говорите так, Лу, вы не знаете, как ваши слова ранят меня. Я думал, что хоть немного небезразличен вам. Я бы не стал так унижаться перед вами, если бы не думал так. Не беспокойтесь, я больше не скажу ни слова. Думаю, что Флора вышла бы за меня замуж, если бы я ее попросил.
— Конечно, вышла бы, она самая достойная персона для вас. Никто в этом не сомневается. Вы знаете, что любите ее и думаете о ней как о невинном весеннем цветке, белом и чистом, слишком нежном для того, чтобы оставаться одинокой в жестоком, суровом мире, — сказала Лу с героическим самоотречением, напоминающем ему его собственные слова.
— Очень хорошо, Лу, значит вы желаете этого; более я ничего не скажу, — ответил он гордо и вновь сосредоточил все свое внимание на лошади.
Совсем выбившаяся из сил лошадь была в таком состоянии, что было уже около двух часов ночи, когда они медленно въехали на Войси-стрит, производя ужасный шум стуком копыт по неровной мостовой, Лу овладел безудержный страх. Что скажет отец об этом полуночном возвращении? Как может он не отругать ее? Слишком хорошо она знала тот словарь, которым он пользовался в минуты своего негодования. Луиза трепетала как лист, когда они подъезжали к дому, в пустых окнах которого не было видно ни одного огонька.
Не составляло никакого труда остановить лошадь. Сперва еле слышно, так что едва можно было уловить звук, затем после паузы чуть громче, затем еще громче звонили они, но после десяти минут терпеливого ожидания никто не открыл дверь. Луиза повернула свое чрезвычайно бледное лицо к Уолтеру.
— Бабушка, должно быть, спит, — проговорила она запинаясь. — Вам лучше позвонить еще раз.
Художник только взялся за колокольчик, когда дверь неожиданно открылась с неприятным скрипом и Джарред Гарнер оказался перед Уолтером в ночной пижаме, которая не отличалась ни чистотой, ни элегантностью. На нем была темно-красного цвета фланелевая рубашка с расстегнутым на смуглой мускулистой шее воротником, штаны, подвязанные на поясе грязной веревкой, ноги были босы, взъерошенные волосы свидетельствовали о торопливом подъеме.
— Кто там? — спросил он без лишних слов.
— Ваша дочь, — ответил Уолтер. — Я очень сожалею за столь позднее ее возвращение! Мы вовремя выехали из Темз-Диттона, но лошадь была почти полумертвой от усталости.
— Кто, вы сказали? — спросил Джарред, не обращая внимания на объяснения.
— Ну, Джарред, не говорите так. Вы не должны сердиться на свою дочь из-за такого пустяка, во всем виноват лишь я.
— Моя дочь! — отозвался Джарред, хрипло смеясь. — Она больше мне не дочь. Я не хочу иметь ничего общего с дочерью, которая остается с молодым мужчиной до двух часов ночи. Заберите вещи, ей больше нечего делать в моем доме.
— Папа! — крикнула Лу, толкая сзади своего защитника, который хорошо держал себя до этого момента, — папа, крикнула она с мольбой в голосе, — ты ведь не собираешься выгнать меня из дома, ты ведь не собираешься сделать так, чтобы я потеряла навсегда свое доброе имя! Папа! — проговорила она голосом, переходящим почти в крик, когда Джарред уже наполовину закрыл дверь перед ней. — Ты ведь не собираешься не впускать меня! Что я сделала, чтобы заслужить такое к себе отношение?
— Ты прекрасно знаешь, что, — ответил он. — Пусть тот джентльмен, с которым ты была до двух часов, поищет тебе другое жилье.
Он закрыл дверь при последних словах. Они слышали, как закрываются с той стороны засовы, повернулся ржавый ключ в замке, опустили цепочку, будто было что-либо в доме Джарреда такого, что требовало защиты замков и запоров.
Лу, пораженная ужасом, стояла перед дверью. Ее отец был сейчас более жестоким, чем обычно. Но он сделал такое, чего она не могла представить себе при всех своих страхах.
— Не пугайтесь этого буяна, — сказал Уолтер, почти задыхаясь от гнева. — Я поселю вас в прекрасный отель. Не нужно быть такой испуганной, Лу. Я буду заботиться о вас так же, как старший брат.
Девушка как будто бы замерла на пороге дома. У нее было необычайно бледное лицо, а в глазах сверкал гнев.
— Я собираюсь оставаться здесь на всю ночь, — сказала она. — Подумать только, что он мог пойти против меня — мой отец! Я всегда так любила его!
— Он чудовище, — воскликнул Уолтер, — думаю, он был пьян.
