Мабель обладала медовым, слащавым голоском. Подавшись к герцогу, она проникновенно заявила:
– Монсеньор, кто она такая, эта жестокая красавица, которой так нелегко угодить?
Вильгельм грозно нахмурился, но ответил достаточно сдержанно и вежливо. Мабель провела рукой по подлокотнику его кресла; медленно подняв на него глаза, она прошептала:
– Монсеньор, вы снесли оскорбление от нее с истинно королевским величием. – Пальцы женщины коснулись его рукава, губы ее дрожали, взор затуманился; глядя на нее, можно было поклясться, что Мабель – воплощенная забота и нежность. – Ах, как она посмела? – Сплетница вскинула было голову, словно в порыве негодования, но сразу же уронила ее. – Прошу прощения, монсеньор! Это говорит моя преданность вам.
Сидевший напротив Монтгомери облизнул языком мгновенно пересохшие губы. Он метнул умоляющий взгляд на Рауля, но тот был далеко и ничего не слышал.
Вильгельм со звоном опустил свой кубок на стол.
– Кровь Христова, мадам, что это значит? – спросил он.
Мабель притворилась смущенной.
– Прошу простить меня, монсеньор! Я и так сказала слишком много, – запинаясь, пробормотала она и метнула испуганный взгляд на своего супруга, который уже сидел как на иголках, предчувствуя неладное.
Герцог заметил этот взгляд, на что и был сделан расчет.
– Клянусь Богом, вы сказали слишком много или слишком мало! – заявил он и уставился на Монтгомери. В глазах Вильгельма явственно читалась угроза, но более он ничего не добавил, а потом и вовсе перенес все внимание на графа д’Э. Спустя некоторое время герцог встал и вышел из-за стола, явно пребывая в хорошем настроении, но если Монтгомери надеялся, что его мучения на том и закончились, то вскоре выяснилось – он ошибался. Паж принес ему повеление прибыть к герцогу в его апартаменты; Монтгомери ушел, на прощание метнув укоряющий взгляд на супругу. А та улыбалась, вполне довольная собой, сущий дьявол с ангельским личиком, как с горечью подумал он про себя.
Монтгомери застал Вильгельма одного, расхаживающим по своей спальне. Герцог поманил его пальцем.
– Входи же, мой честный посланец, входи же! Что же такого ты рассказал своей леди, утаив от меня?
Монтгомери пустился в многословные объяснения, сбился и стал умолять герцога послать за Раулем де Харкортом, чтобы тот и поведал ему правду.
Герцог грохнул кулаком по столу.
– Будь я проклят, Монтгомери, я тебя спрашиваю!
Несчастный Монтгомери пролепетал:
– Монсеньор, леди Матильда сказала не подумав, как всегда бывает с женщинами. Ответ мы получили от его милости графа, о чем и доложили вашей светлости.
– Монтгомери, говори! – От звуков голоса герцога Монтгомери вздрогнул.
– Монсеньор, при всем уважения, я был всего лишь спутником шевалье де Харкорта. Именно от него вы и должны узнать о том, что случилось в Лилле. – Встретив бешеный взгляд герцога, он окончательно смешался и поспешно добавил: – Монсеньор, если мы поступили дурно, утаив от вас слова леди Матильды, то сделали это из любви к вашей светлости, а еще потому, что сочли – они не были предназначены для вашего слуха.
– Клянусь Иисусом Христом и его Матерью, Монтгомери, ты поступил очень дурно, когда рассказал своей жене то, что не осмеливаешься повторить мне, – зловещим тоном проговорил герцог.
Против этого возразить бедняге было нечего. Выпрямившись, он со всем достоинством, на которое еще был способен, заявил:
– Я в вашей власти, монсеньор. Полагаюсь на вашу милость.
Герцог ответил:
– Выкладывай, и безо всяких уверток.
– Монсеньор, леди Матильда сказала, что повинуется отцу во всем, но при этом умоляла его: если он намерен вновь выдать ее замуж, то жених должен… он… Монсеньор, леди Матильда отозвалась о вашем рождении в выражениях, которые я не осмелюсь повторить.
– Думаю, лучше тебе повторить их, Монтгомери, – проговорил герцог лишенным всякого выражения голосом, что напоминал затишье перед бурей.
Глядя себе под ноги, Монтгомери пролепетал:
– Леди Матильда попросила своего отца не выдавать ее замуж за того, кто не был рожден в законном браке, монсеньор.
– Ха! Надо же! И это все?
В Монтгомери вновь вспыхнуло давешнее негодование.
– Нет, не все, – заявил он, отбросив всякую осторожность. – Леди отозвалась о вас в крайне оскорбительных выражениях, милорд, и осмелилась даже высказаться в том духе, что ее кровь не должна смешаться с кровью того, кто происходит из рода бюргеров.
Рауль вошел в комнату как раз вовремя, чтобы расслышать эти столь неумные слова. Еще закрывая за собой дверь, он уже понял, что опоздал. Монтгомери по его знаку, благодарно кивнув, исчез, даже не сочтя нужным оскорбиться, когда Рауль одними губами прошептал ему:
– Ступай прочь, болтливый дурак!
Прижавшись спиной к двери, Рауль со спокойной почтительностью переждал первый приступ бешенства герцога. Улучив удобный момент, он произнес:
– Монтгомери дурно пересказал вам всю историю. Это правда, что она действительно использовала такие выражения, но высказала их из женского желания сделать больно тому, кого она слишком близко приняла к сердцу, для собственного спокойствия. Полагаю, вы поступите мудро, если не станете обращать на нее внимания.
– Кровь Христова, я заставлю ее в раскаянии плакать кровавыми слезами! – взревел Вильгельм. – Ах ты гордая вдова! Высокомерная дамочка! – Герцог вновь принялся метаться по комнате. – Она не желает видеть во мне возлюбленного. В таком случае, клянусь распятием, она получит в моем лице врага! – Вильгельм замер у окна и уставился на плывущую по небу луну. Пальцы его стиснули каменный подоконник; внезапно герцог рассмеялся и, обернувшись, бросил: – Я еду в Лилль. Если хочешь поехать со мной, едем! Если же предпочтешь остаться, распорядись, чтобы мой паж Эрранд оседлал своего коня.
– Премного благодарен, монсеньор. Пожалуй, я лучше поеду с вами. Но для чего?
– Леди Матильда недооценила меня, – угрюмо бросил Вильгельм. – Она передала мне послание, словно какому-нибудь ничтожеству, мужчине, не имеющему ни веса, ни влияния. Что ж, я проучу ее.
Более он ничего не пожелал объяснять. Не удалось и отговорить герцога от немедленной поездки в Лилль. Не на шутку встревоженный, Рауль отправился распорядиться насчет лошадей и перемолвиться словечком с графом д’Э. Юноша надеялся, что получасовая задержка хоть немного остудит пыл Вильгельма и заставит его одуматься, но его ждало разочарование. Когда он вновь вернулся к герцогу, тот выглядел уже вполне успокоившимся, однако наотрез отказался выслушивать любые уговоры как Рауля, так и своего кузена д’Э. Роберт же не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться, но он достаточно хорошо изучил своего сюзерена, чтобы понимать – никакие слова не подействуют на герцога в момент, когда на лице у него появляется такое вот упрямое выражение, как сейчас. Он опасался, что Вильгельм сотворит какую-нибудь невероятную глупость, от которой тот в силу возраста еще не избавился, и, обменявшись унылым взглядом с Раулем, предложил Вильгельму взять с собой вооруженный эскорт. Но герцог отказался и от этого совета, презрительно щелкнув пальцами. Одним прыжком взлетев в седло, Вильгельм с места послал коня в галоп.
