Вдова опустилась в глубокое кресло, возле которого стояли корзинка для рукоделия и подставка с пяльцами.
– Вы виделись с Бесси Данлоп? – переспросила она, придвигая к себе вышивание.
– Похоже, миссис Данлоп пользуется репутацией ведьмы.
Леди Прескотт взяла иголку:
– Старушки, одиноко живущие в лесу, часто вызывают подобные пересуды.
– Но она и впрямь сверхъестественно прозорлива.
– Бесси очень наблюдательна и хорошо разбирается в человеческой природе. Этого достаточно, чтобы среди жителей деревни прослыть колдуньей.
– Ей посчастливилось не родиться в менее просвещенную эпоху.
– Как и всем нам.
Девлин пытливо посмотрел на впалые щеки и опущенные ресницы хозяйки:
– Миссис Данлоп очень предана вам.
Леди Прескотт подняла взгляд, неожиданно блеснувший весельем:
– Иными словами, она не рассказала того, что вы пожелали узнать?
– Нет, не рассказала, – со смешком признал виконт.
– И какие же сведения вам хотелось получить? – склонила набок голову вдова.
Себастьян глянул собеседнице в глаза.
– Как я понял, в ночь исчезновения сэра Нигеля между вами случилась размолвка?
– Не буду отрицать, – хозяйка с невозмутимым спокойствием опять склонилась над вышиванием. – Муж обладал вспыльчивым характером. Он ругался со всеми подряд, по поводу и без. Ничего удивительно, что и в тот злополучный вечер не обошлось без ссоры.
Виконт вгляделся в полуотвернутое, слегка порозовевшее лицо вдовы. Разве он мог задать даме вопрос: «Не обнаружил ли вернувшийся из Америки супруг, что вы беременны от другого? Не это ли явилось предметом вашей стычки?» Даже будь сие правдой, леди Прескотт никогда бы не призналась.
– Насколько мне известно, вы отправились следом за баронетом.
– Вам Джеб Купер сообщил, да? – сузились глаза собеседницы.
– Так это правда?
– Да, я велела груму оседлать мою лошадь. Нигель был… – она запнулась, осторожно подбирая подходящее слово, – очень тяжелым человеком. Я завела привычку в одиночку прогуливаться верхом, когда чувствовала себя… расстроенной.
– Даже по ночам?
Вдова провела кончиками пальцев по левому веку, затем, словно осознав свой жест, сжала руку в кулак и опустила на колени.
– В некоторые моменты забываешь о собственной безопасности.
Одна эта фраза красноречивее многих слов открыла Себастьяну правду о браке леди Прескотт.
– Значит, вы не поехали за супругом в Лондон?
– Видеть мужа снова мне тогда хотелось в последнюю очередь.
– Не припомните, что же вызвало ссору?
Дама покачала головой:
– У сэра Нигеля был отвратительный характер. Муж мог разъяриться по ничтожнейшему поводу, от плохо прочищенного дымохода до поданной на ужин рыбы, в то время как ему захотелось ягнятины. Невозможно было предугадать, что выведет его из себя.
– Я слышал, баронет привез из Америки важные бумаги. Письма в Конгресс Конфедерации от некоей особы либо из Уайтхолла, либо из окружения короля. Вам ничего о них не известно?
Леди Прескотт с такой силой вонзила иголку в вышивку, что уколола палец.
– Вы хотите сказать, что у моего супруга имелись доказательства чьей-то измены?
– По всей видимости, да.
Вдова поднесла уколотый палец ко рту и пососала ранку. От этого по-детски непосредственного жеста женщина вдруг показалась моложе и беззащитнее.
– Сэр Нигель вернулся из Америки непривычно взвинченный и угрюмый – даже для его характера. Но если он и обладал доказательством измены в высших правительственных кругах, то я впервые об этом слышу. Боюсь, муж никогда не обсуждал со мною свои дела. Он даже толком не объяснил цель поездки в колонии.
– Делегация отплыла в Америку – когда?.. В конце января? В начале февраля?
Леди Прескотт наморщила лоб, припоминая:
– О, нет, это было где-то в декабре. Точной даты не назову, но наверняка перед Рождеством.
Виконт уставился на собеседницу, ощущая странный трепет, словно каждый нерв его тела внезапно и болезненно напрягся. Где-то из дальней комнаты послышался смех горничной, из очага потянуло горьковатым запахом лежалого пепла. Себастьян почувствовал, как воздух распирает легкие и с трудом заставил себя выдохнуть.
Девлин заметил, что вдова внимательно смотрит на него. Сделав над собой усилие, он заговорил, сохраняя ровный тон, как будто от ее ответа не зависела каждая грань его жизни.
– Вы уверены?
– Ну да, конечно. Боюсь, не припомню точной даты, но могу утверждать, что это произошло до Рождества. Мы в поместье еще придерживаемся старой традиции праздновать день Святого Фомы[45], когда нуждающимся женщинам разрешатся ходить по домам и просить рождественское угощение. Я четко это помню, потому что в тот год впервые лично распределяла подаяние.
– Члены миссии отплыли все вместе?
Вопрос, по-видимому, озадачил леди Прескотт.
– Разумеется. А с какой стати им было разделяться?
– Прошу меня извинить… – виконт поднялся.
Отложив вышивание, хозяйка тоже встала:
– Но вы же останетесь выпить чаю?
– Что? О, нет-нет, благодарю вас.
Каким-то чудом Себастьяну удалось пробормотать пару вежливых фраз, взять шляпу и хлыст и попросить привести лошадь.
Он лишь смутно помнил, как во дворе взобрался на Лейлу и повернул на обратную дорогу в Лондон. Ветер, дувший короткими, резкими порывами, бросал в лицо всаднику колючие иглы дождевых струй. Девлин смаргивал, вытирал глаза и продолжал путь.
Через три месяца, девятнадцатого октября, виконт собирался праздновать свой тридцатый день рождения. Но если рассказанное леди Прескотт – правда… Если граф Гендон действительно отплыл из Англии в американские колонии в декабре 1781 года, то никак не мог быть Себастьяну отцом.
А сам он не имел права зваться Себастьяном Сен-Сиром, виконтом Девлином.
Сотни мыслей мчали вместе с Себастьяном сквозь проливной дождь и завывающий ветер. Ранящие воспоминания о вечно порицающем отце, чьи самые строгие слова всегда доставались самому младшему ребенку – столь непохожему на других, выросшему высоким и худощавым, тогда как остальные дети были плотными и ширококостными. Сыну, чьи глаза имели странный янтарный оттенок вместо яркой сен-сировской голубизны. Сыну, обладавшему неимоверно острым зрением и слухом, молниеносной реакцией и способностью видеть в темноте. Сыну, который по жестокой причуде судьбы уцелел и сделался наследником, в то время как оба его старших брата умерли.
