На мгновение наступила тишина, а затем Фредди захохотал.
– Вот это начистоту, а, Сильвестр? В самом деле, мисс Клеона, вам не следует, знаете ли, вести такие разговоры. Молодым девушкам не полагается об этом знать.
– О том, что мужчины бывают пьяными? – уточнила Клеона. – Или мне нельзя употреблять слово «навеселе»?
– Какое слово ни возьми, оно означает одно и то же, – заговорил герцог. – Фредди хочет сказать, что вы не должны были оказаться в такой ситуации, когда приходится думать: будем ли мы вести себя прилично или опустимся до того, что вам придется нас покинуть.
Он говорил с внезапно вспыхнувшей яростью, и это заставило Клеону внимательно посмотреть на него.
Неожиданно корабль резко переменил курс, отчего бокал герцога упал на пол и разбился вдребезги.
– Будь оно все проклято! – воскликнул он, не обращаясь ни к кому в отдельности, и встал. – Ни один человек в здравом уме не станет заниматься делами подобного рода и при этом еще возиться с женщинами.
Он взглянул на Клеону, поднял ее накидку, упавшую со стула, и накинул девушке на плечи.
– Идемте на палубу, – чуть ли не свирепо бросил он, словно кто-то насильно вытягивал из него эти слова. – На свежий воздух.
Клеона послушно последовала за ним. Лишь наверху, вцепившись в поручни корабля, рассекающего стремительно несущиеся волны, и ощущая на лице водяные брызги, она заметила, что Фредди нет с ними.
Герцог стоял рядом с ней, всматриваясь в темноту. Ветер был не холодным, но все равно Клеона была рада подбитой мехом накидке. Долгое время они молчали. Слышался только плеск волн, бьющихся о нос корабля, хлопанье парусов да скрип мачты. Но вот очень тихо, едва слышным голосом герцог сказал, словно самому себе:
– Вам не следовало ехать. Вы и сами это знаете, не так ли?
– Почему? – спросила Клеона.
– Не задавайте вопросов, – прозвучало в ответ, – но если представится удобный случай, скажите бабушке, что возвращаетесь домой.
– Вы все время отсылаете меня прочь, верно? – сказала Клеона. – Вы пытались отправить меня обратно в Йоркшир, а теперь отсылаете назад в Англию. Я хочу в Париж, можете вы это понять? Может, для вас это всего лишь обычная поездка, а для меня – самое невероятное, самое увлекательное приключение, выпавшее на мою долю раз в жизни.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил герцог.
– Я не обязана давать вам объяснения, – заявила Клеона. – Вы ведь тоже ничего мне не объясняете.
Герцог тяжело вздохнул, словно она вывела его из себя.
– Делайте то, что вам говорят, – настойчиво потребовал он. – Не зачем вам впутываться в это дело.
– Какое дело? – спросила Клеона.
– Проклятье! – воскликнул герцог. – Не задавайте вопросов!
Он повернулся к Клеоне с явным намерением сказать что-то резкое, но замер и просто смотрел на нее.
Свет фонаря освещал лицо девушки и огненными бликами вспыхивал в ее волосах. На мгновение он замолчал, а потом внезапно с его губ полились слова; он говорил резким, напряженным голосом, словно с трудом сдерживал ярость:
– Черт возьми! Делайте, что вам говорят, и отправляйтесь назад в Англию. Слышите? Придумайте, что хотите, но езжайте назад как можно быстрее!
Услышав его гневный голос, Клеона возмутилась.
– Не собираюсь делать ничего подобного, – объявила она. – Как вы смеете говорить со мной таким тоном! Как смеете ругаться при мне! Я не только отказываюсь подчиниться, но и пробуду в Париже как можно дольше хотя бы ради того, чтобы проучить вас!
Герцог сердито уставился на нее. Внезапно корабль качнуло, и они налетели друг на друга. Он схватил Клеону, чтобы удержать от падения, и на мгновение она очутилась в его объятиях; маленькие ладошки уперлись ему в грудь. Он поглядел на нее сверху вниз.
– Назойливая, любопытная дурочка, – сердито сказал он и поцеловал ее.
Прибытие в Кале, несомненно, произвело на герцогиню приятное впечатление. Несколько раз она ворчливо говорила Клеоне об опасности, которая наверняка подстерегает их на пристани при встрече с мерзким французским сбродом. Однако несмотря на свой оборванный вид, французы с явным восторгом приветствовали английских миледи и милордов. Они с готовностью помогли спустить трап и перенести на берег вещи. Pour boire[64] были приняты с благодарностью и едва ли не с преувеличенным почтением.
Нанятая графом карета по дороге в Париж проезжала небольшие города и деревушки, и повсюду Клеона видела дружелюбные лица, чистые улицы и опрятных людей.
Ее очаровали женщины в красных камлотовых блузах, красивых передниках, отделанных кружевом, и чепцах с длинными свисающими лентами. Они ходили в деревянных сабо с алыми кисточками, беспрестанно стучавших по булыжной мостовой. На рыночных прилавках рядом с деревенским сыром и длинными хрустящими батонами Клеона разглядела ярко раскрашенные яйца, приведшие ее в такой же восторг, как и обступавшие их дети.
Они ехали все дальше, и перед их взором расстилались хорошо возделанные поля. Не оставалось ни клочка заброшенной земли; у женщин и детей был цветущий и сытый вид. Но в глаза бросалось одно: нигде не было видно мужчин! Женщины ходили за плугом, пасли овец и загоняли коров; женщины занимались всеми хозяйственными делами, даже стояли в кузницах у наковален. Клеона заметила еще один зловещий признак. Деревенские церкви, шпили и башни которых уходили высоко в небо, стояли в запустении, могилы были осквернены, надгробные плиты перевернуты, окна выбиты.
– Атеисты и святотатцы! – сердито воскликнула герцогиня, увидев крест, скинутый с пьедестала, и осколки прекрасного витража, усыпавшие дорожку возле церкви.
– А я думала, что Наполеон ратует за возвращение религии, – заметила Клеона.
– Единственная религия, которой придерживается этот корсиканский крестьянин, – поклонение самому себе, – раздраженно ответила герцогиня.
Клеона подозревала, что длительное путешествие по морю и суше герцогиня находит чрезвычайно утомительным. Она была не в духе и не желала разговаривать, что вполне устраивало Клеону. Девушке хотелось подумать, а думать и разговаривать одновременно – дело трудное.
С того самого вечера на борту яхты она не могла забыть губы герцога, словно на ее губах отпечатался их след. Стоило ей закрыть глаза, и она вновь ощущала тот удивительный поцелуй, непостижимым образом изменивший все ее мысли и чувства. Клеона сама пока не до конца понимала, что произошло.
Когда его губы коснулись ее губ, она с гневом и ненавистью начала вырываться и кулачками колотить по его груди. Это не произвело на него ни малейшего впечатления. Притянув Клеону к себе, герцог целовал ее грубо и безжалостно, но гораздо большую боль ей причиняла оскорбительность его поведения.
