— Ох, ладно, — сказала Аспасия небрежно, хотя сердце ее похолодело, — я была такой же злющей, как и остальные.
Феофано упрямо покачала головой.
— Нет, Аспасия. В чем твой секрет? Может быть, ты запиралась с моим врачом и тайком пила эликсир жизни?
Аспасия уже не чувствовала холода. Она вся пылала. Она незаметно огляделась, ища, чем бы отвлечь Феофано. Елены не было. Феба дремала. Книг под рукой не было. Волосы Феофано были в порядке и не нуждались в гребне. Она была уже готова встретить мужа, когда он вернется с охоты, прекрасная, как икона, и почти такая же безмятежная.
— Ну, тетушка, — сказала Феофано, такая ласковая и такая безжалостная племянница, — ты прямо горишь. Значит, пила? А может быть, дело еще хуже? Ты знаешь, что братец Генрих интересовался тобой?
— Этот мальчишка, — сказала Аспасия, более зло, чем собиралась. — Ему так и мерещится Багрянородная в его постели. Неважно, что она стара, уродлива и бесплодна. Какая разница, если это может дать ему престол?
— Ты не стара и не уродлива, — возразила Феофано. — Что же до бесплодия, то кто знает. Ты спрашивала Исмаила?
Хотя бы щеки перестали гореть. Аспасия немного пришла в себя.
— Я уверена.
— Ты спрашивала его?
— Я спрашивала его!
Феофано помолчала, пока стихнет эхо.
— Прости, — сказала она. Она потянулась и взяла Аспасию за руку. — Я думала — признаюсь, я надеялась, — что, может быть, все дело в этом. Что врачи в Городе ошиблись.
— Нет, — ответила Аспасия. — Они не ошиблись. — Она помолчала. — Ты думала, что я беременна?
Теперь пришла очередь краснеть Феофано.
— Вряд ли я могла бы вынашивать незаконнорожденного ребенка, — сказала Аспасия, — и петь как жаворонок. Как ты думала, чей он? Братца Генриха?
— Нет, — сразу сказала Феофано. — Конечно, нет. Ох, Аспасия, наверное, ты сердишься на меня. Но в тебе столько света, вот я и решила, что ты встретила кого-то, кто любит тебя.
Аспасия не знала, что сказать.
— Пойми, для меня это был бы грех, — продолжала Феофано, — но для тебя это было бы спасением. Я знаю, как ты любила Деметрия — наверное, больше, чем я когда-либо смогу любить. Я видела, как ты оплакивала его. А теперь ты вдруг снова стала радостной. Неужели ты не простишь меня за то, что я подумала, что знаю почему?
Аспасия покосилась на Фебу, которая крепко спала. Больше никого рядом не было. Она собралась с духом. Было бы прекрасно разделить, наконец, свою тайну с Феофано, которая поймет, которая знает Исмаила и искренне им восхищается. Это надо было сделать уже давно.
— Я прощаю тебя, — начала она.
Шум перебил ее. Лай собак; стук копыт; голоса мужчин, хвастающихся своими успехами на охоте. Феофано приподнялась, нетерпеливое ожидание озарило ее лицо. Она быстро повернулась к Аспасии, пытаясь сосредоточить на ней внимание, но улыбка ее была уже рассеянной.
Аспасия молчала. Момент был упущен. Вошел Оттон, раскрасневшийся и гордый, рассказывая о матером олене, которого он убил. Потом наступила пора спускаться к обеду. Аспасия не разделила свою тайну. Она осталась тайной ее и Исмаила.
Миновало Вознесение Господне, и пришел цветущий май. Как здесь крепок языческий дух. Германцы украшали свои дома зелеными елями в древний праздник зимнего солнцестояния, который они, правда, называли Рождеством. А теперь, весной, они носились, как безумные, по зеленеющим лесам. Они распевали гимны в честь Святой Девы, как их предки распевали их в честь Фреи, богини цветения и плодородия.
Все цвело, когда Оттон и Феофано собрались из Кведлинбурга в Мемлебен. Если бы это зависело от Исмаила, он не пустил бы Феофано: она не могла ехать без дочки. Но она не хотела рисковать, оставив мужа во власти матери. У Оттона выбора не было: отец вызывал его, и он должен был ехать.
Было грустно видеть, как быстро Оттон снова впал в прежнее дурное настроение. Одной мысли, что он окажется скоро под надзором отца, было достаточно, чтобы радостный свет погас в его глазах.
— С этим надо что-то делать, — сказала Феофано перед отъездом, наблюдая за сборами. — Теперь мой муж семейный человек, и он должен получить самостоятельное управление хоть чем-то.
Аспасия кивнула. Она знала, что имеет в виду Феофано. Юному Оттону пора было стать правителем не только по названию; и его жена Феофано, царственная византийка, должна позаботиться об этом.
Они довольно легко добрались до Мемлебена, потому что по горам весной ездить легче. Как и Кведлинбург, Мемлебен был крепостью в горах — она высилась на утесе, надменная и неприступная, хмурая в пелене дождя.
Исмаил вздохнул. Даже Феофано, казалось, опечалило это зрелище. В этом замке некогда умер отец императора. Не похоже было, чтобы с тех пор здесь прибавилось удобств.
Помещения были не готовы. Император еще не прибыл. Зал был подметен, в очаге горел огонь, но в спальнях было сыро и холодно. Исмаил, который не переставал ворчать с тех пор, как они поднялись по тропе к воротам, сам проследил, чтобы хотя бы спальню королевы проветрили, насколько возможно, и обогрели его собственной драгоценной жаровней. Только после этого туда внесли колыбельку Матильды и саму малютку, закутанную в меха, и он смог передохнуть.
Феофано была недовольна, но делать было нечего. Возвращаться в Кведлинбург под дождем было невозможно.
— Если надо, ты можешь остаться здесь, — сказала она Исмаилу.
Он так смутился, что Аспасия прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Он одарил и ее гневным взглядом.
— Здесь присутствует твоя царственная родственница, — сказал он, — она знает достаточно, чтобы позаботиться об этом слабом ребенке. Если я понадоблюсь, я буду у управляющего.
Феофано не стала с ним спорить. Он откланялся со всей арабской церемонностью, чего не делал почти никогда, и торжественно вышел.
— О небо, — сказала Феофано, когда он ушел. — Он в ярости. — Ее разбирал смех. — У тебя ужасный учитель!
— Нет, — возразила Аспасия, — у него прекрасный характер. — Она растопырила застывшие от холода пальцы и грела их над жаровней. — Моя госпожа желает немного отдохнуть или спустится в зал?
Феофано нахмурилась. То, что Аспасия обратилась к ней так церемонно, красноречиво говорило о ее неодобрении, как и церемонный уход Исмаила. Она была бы вправе возмутиться против такой обиды, но только вздохнула и сказала:
— Конечно, пойду в зал. Надену платье на теплой подкладке и синие туфли.
Она ушла, и Аспасия осталась с ребенком и нянькой. Ребенок спал, нянька тоже клевала носом. Аспасия зажгла лампу, села рядом и погрузилась в чтение.
