ты сам убедился. Это обычная дева, ее род знают в наших краях издавна, ее отец, Дамимир, Милованов сын, из внуков Жукоты, который…
– Оставь! – Азар-тархан движением руки прервал его. – Может, ее отцовский род и ведом людям, но жены – такие странные создания, в них никогда нельзя быть уверенным. Берешь вроде красавицу, тихую, как вода летним вечером, а она вдруг оборачивается вздорной ведьмой, шипящей, как змея… – Он вздохнул. – Ну скажите, разве не все жены сродни оборотням?
Он оглядел своих людей, и те, озадаченные, закивали.
– Дурная жена злее оборотня, – буркнул кто-то. – Брань хуже битья.
– Справедливости ради надо сказать, – вставил Карабай, – здешние женщины поклялись мне матерью-землей, что у нее нет хвоста.
– Это важный довод, – кивнул Азар-тархан. – Когда они так хороши собой – и без хвоста – немало находится таких, кто соглашается взять их за себя.
При этих словах Заранка вдруг подняла лицо и распахнула глаза. В зрачках ее вспыхнул отблеск близкого огня, и от неожиданности этого движения людям показалось, что мертвая ожила, зачарованная очнулась, что свет впервые коснулся ее очей.
А взгляд Заранки устремился прямо на Ярдара. Кривым и опасным путем, но старухи суденицы привели ее именно туда, куда она нацелилась сама. Заговоренный пояс и сейчас был с нею, лежал за пазухой новой сорочки. Общая удача ее и Ярдара, завязанная узлом, ждала, дадут ли ей расправиться.
Перед таким вызовом судьбы и сам Ярдар не мог устоять – его будто толкали в спину невидимые, но уверенные руки.
– Если это надобно, чтобы знать… что она не зверь и не лесовица, я возьму ее в жены, – сказал он с чувством, будто прыгает с высоты.
Но если уж судьба его подвела к этой высоте, отступить означало бы осрамить и отца, и деда Ульфаста, ходившего на греческую Амастриду.
– Ты? – Этого Азар-тархан не ожидал.
Удивленный этой мыслью, он перебросил взгляд между лицами Ярдара и Заранки и заметил, как в них одинаково что-то переменилось.
Заранка подняла руку и положила на грудь, на спрятанный там пояс. И Ярдар ее понял: Мирава ведь заверила его, что ее сестра выполнила свое обещание.
Люди вокруг загомонили: еще один признак «оживления» застывшей невесты давал понять, что жених ей нравится.
– Это моя добыча! – возразил тархан; и красота вымытой лесной девки, и дух соперничества, и привычка везде и всегда первенствовать подогревали его азарт, не позволяли уступить человеку ниже себя по положению. – Я загнал ее в лесу и стащил с дерева. Видит Авсати, по праву она моя.
Его люди одобрительно закричали. До того они не были уверены, чего хочет господин, но теперь находили, что добыча вполне его достойна.
– Но она и раньше была… – Ярдар глубоко вдохнул, понимая, что отступать некуда. – Я раньше обручился с нею.
Теперь загудели уже все: хазары – возмущенно, а тархановцы – изумленно. Кто-то даже крикнул «Да быть не может!», настолько дикой всем казалась мысль, чтобы их молодой воевода, знатный красавец, вторым браком женился на младшей дочке ведуницы из Крутова Вершка! Да еще и снятой с дерева, как лесовица!
– Обручился? – Азар-тархан гибким и сильным движением поднялся на ноги и приблизился, ступая по траве мягко, как барс. – Этого ты мне не говорил. Когда ее привели, ты не сказал ни слова про обручение. Ведь правда?
Хазары поддержали его криком.
– Я… Как-то к слову не пришлось… – Ярдар сглотнул.
Он сам не понимал, в опасное положение себя ставит этим признанием или в смешное, и от того в душе мешались решимость и растерянность.
Глянув на своих людей, он не прочел на их лицах никакой поддержки; в глазах было удивление, недоверие, осуждение. Да чуть ли не все считали, что он лжет, пытаясь выгородить глупую девку, но утраты чести воеводской она не стоит!
– Видно, ты не узнал ее, когда она была в своем лесном обличье! – усмехнулся Азар, уперев руки в бока. – А когда ее отмыли, ты и разглядел, как она хороша! Но теперь поздно.
– Но, тархан! Я сразу сказал тебе, что это не оборотень, что это девка из нашей волости, что я ее мать знаю… да все знают.
– И у твоего обручения есть послухи? Ты ударил по рукам с ее отцом, заплатил за нее вено?
Ярдар промолчал: в свидетелях их полууговора был только дуб Троесил, но он в послухи не придет. А из Заранкиной родни в Крутовом Вершке знала только Огневида, и то не от него.
– Кто-то из вас слышал об этом? – Азар взглянул на тархановских старших оружников.
Безлет, Верхуша, Овчан – все в недоумении покачали головами. По их лицам было видно: не было такого, да и едва ли могло быть.
Кроме Огневиды, знала об уговоре только Мирава. Но замужнюю женщину не потянешь в послухи, особенно без позволения мужа, а его получить нельзя… Ярдар чувствовал, что сам залез в ловушку и не может дернуться ни вперед, ни назад. И вот-вот сделается посмешищем, а это в его положении хуже смерти.
– Я сам возьму ее в жены, – Азар-тархан поднял руку, и при свете огня блеснул багряной искрой самоцвет-жабик у него в перстне. – И очень хорошо, если она – честного рода вашей волости. Ваша волость – и ты, Ярдар! – склонна держать перевет с теми, кто проливал кровь хазар и сгубил моего брата! – Он перестал улыбаться, его лицо ожесточилось, ноздри гневно дрогнули, а в глазах блеснул бешеный огонь, ровно в камне-жабике. – Те самые русы, что здесь были… ты, а не кто иной, искал их дружбы, хотя знал, что они убили моего брата!
– Я этого не знал! – отчаянно выкрикнул Ярдар. Мысли о Заранке мигом испарились из головы, прошиб холодный пот. – Как я мог знать, я не вещун! О твоем брате они ни слова не сказали! Клянусь Перуном!
– Но ты знал, что они – кровные враги хазар и хакан-бека Аарона, однако сидел в гостях у этого шайтуна, их вожака, что ростом с дерево! И улыбался ему, будто он твой побратим!
Возмущенный этим как клеветой, Ярдар перевел взгляд на Хастена. Тот изо всех сил старался сохранить невозмутимость, но что-то в лице его давало понять: это от него Азар узнал то, чего знать ему не следовало. «Клялся же, жу́пелица [34] скверная! – мысленно выбранился Ярдар. – Чтоб тебя, тварь гнусную, лютый хряснул!»
– Я только хотел уберечь от разорения… – задыхаясь, отрывисто забормотал он. – Их две тысячи, а нас…
– Хватит! – Азар отмахнулся. – К псам твои оправдания! Если ты и правда друг мне и верный слуга хакан-бека, ты
