— Матушка, вы не передумали относительно вчерашних счетов?
Саломея чуть заметно поморщилась, но, мысленно пообещав себе, что сегодня никто и ничем не испортит ей настроения, объяснила:
— Сынок, ты тратишь слишком много, нельзя доверять людям, как ты доверяешь своему Атласову. Нужно хотя бы проверять его траты. Ты смотрел счетные книги?
Дело было не в том, что она хотела сама контролировать стройку, не доверяя управляющему, ведь фабрика была очередной игрушкой, которую она подарила своему обожаемому сыну, дело было в другом: у Саломеи кончились деньги. Все, что графиня могла снять с Пересветова, она сняла еще осенью, тогда же она получила деньги с доходных домов в Ярославле, до продажи нового урожая денег не будет. Перед тем как позволить Вано хозяйничать, мать прикинула, что до сентября того, что у нее есть, с избытком хватит и на семью, и на забавы сына. Но деньги растаяли, утекли сквозь пальцы. Нужно давно было умерить аппетиты Вано, но Саломее было так приятно, когда ее мальчик приходил к ней с просьбой, а она дарила ему то, о чем он просил.
Теперь деньги закончились окончательно. Хотя умереть с голоду им не грозило — и в Пересветове, и в Рощине были большие запасы муки, картофеля и солений, в птичниках не переводились куры, скотные дворы были полны коров, свиней и овец, но оплачивать счета сына Саломея больше не могла. Оставалось одно: сделать вид, что она хочет разобраться с делами на фабрике, поэтому приостанавливает платежи. Счетные книги можно было смотреть сколь угодно долго, глядишь, ее план сработает, и тогда наследство Печерских решит все вопросы. Саломея поймала себя на том, что не слушает сына, который горячо доказывал ей, что он все на фабрике контролирует. Она улыбнулась своему повзрослевшему малышу и ласково, но твердо сказала:
— Сынок, я должна проверить все сама, деньги любят счет, а ты еще слишком молод и горяч, возможно, тебе не хватает холодного ума, я все, не спеша, посмотрю, а потом мы вместе с тобой примем все нужные решения. Давай, мы сегодня съездим с тобой на фабрику, заберем все счетные книги, а потом ты вернешься домой и поживешь здесь столько, сколько нужно.
Это был удар, которого Вано не ожидал. Мать хотела его лишить завоеванной свободы. Он снова должен был вернуться в свою одинокую комнату и пить теплое молоко, в то время как Раю опять отправят в девичью. Безумная злость на эту властную женщину разбила все преграды, которые он выставил против своего раздражения. Молодой человек вскочил и, зло сверкнув глазами, крикнул:
— Этого не будет! Я останусь в Рощине и буду ждать твоего решения там. Я — мужчина, я дал тебе слово, что скоро мы будем купаться в золоте, я должен свое обещание сдержать. Если ты считаешь нужным проверять счетные книги — проверяй, а я поеду в Рощино, и каждый день буду приезжать на фабрику, контролируя ход работ.
— Хорошо, дорогой! — воскликнула потрясенная графиня, первый раз в жизни увидевшая сына таким, — делай, как хочешь — можешь сейчас вернуться в Рощино и встретиться со мной на фабрике в три часа пополудни, можешь остаться здесь и поехать со мной на тройке.
— Я уеду сейчас, встретимся в три, — процедил Вано и вышел из комнаты.
Мать становилась невыносимой, а ему приходилось зависеть от ее прихотей. Но, по крайней мере, он отстоял свое право мужчины жить так, как ему хочется. Это была победа. Теперь Вано понял, что на самом деле его гнев выбивает мать из равновесия. Как же быстро она сдалась сейчас. Следовало взять это на вооружение. Молодой человек улыбнулся, не все было так плохо.
«Наверное, пора брать власть в доме в свои руки. Мать — женщина, в конце концов, она должна понять, что не может спорить с мужчиной, — подумал он. — Она должна перестать командовать и передать все дела и деньги мне».
Вано представил робкое выражение на красивом лице матери, лишившейся денег и власти, и решил, что он будет хорошо и справедливо к ней относиться, но пусть она живет одна, он уже к ней не вернется. Молодой человек вышел во двор, вскочил на своего серого орловского рысака и полетел по заснеженной аллее к воротам. Граф, наконец, понял, что ему делать. Цель была поставлена, и теперь следовало ее достичь.
Сказать, что Саломея была потрясена вспышкой сына — значит, не сказать ничего. В такой ярости своего мальчика она видела впервые. Как же до этого дошло, что сын готов поднять восстание против ее власти? Это, безусловно, чье-то влияние, сам Вано никогда не решился бы на это. В любви и преданности своего ребенка графиня не сомневалась, но это вредное влияние следовало вычислить и пресечь на корню. Она поднялась и отправилась искать Заиру. Свою старую няню, ставшую в Пересветово домоправительницей, она нашла в кладовой, та, узнав от хозяйки, что денег в доме больше нет, пересчитывала припасы.
— Бросай заниматься пустым делом, мне нужно с тобой поговорить, — распорядилась Саломея и, не дожидаясь ответа служанки, отправилась в небольшую комнату, служившую ей кабинетом.
Заира, знавшая, что взбешенной хозяйке лучше не возражать, бросилась за ней, даже не закрыв кладовую на замок. Графиня уселась в кресло около письменного стола красного дерева, покрытого темно-зеленым сукном, и подняла ледяные глаза на Заиру, стоящую напротив.
— Что ты рассказываешь графу? Какие мысли внушаешь? Или это твой сын рассказывает моему мальчику о дурацких традициях вашей деревни? — звенящим голосом произнесла Саломея, — признавайся, что вы ему наговорили!
— Бог с тобой! Я ничего не рассказывала Вано, я прекрасно помню, что ты запретила разговаривать с ним о нашем народе, — испугалась Заира.
Она действительно давно перестала говорить с внуком о Кавказе, но Саломея не знала, что до ее запрета все уже было сказано. К тому же Заира знала, что ее сын, наплевав на все приказы Саломеи, пытался передать мальчику свои взгляды на жизнь, а традиции гор были основным сводом правил, по которым жил Коста.
— Значит, это Коста внушает моему сыну ваши деревенские взгляды, что мужчины — главные в жизни, а женщины ничего не значат? — с пристрастием спросила Саломея, вглядываясь в лицо своей служанки.
— Коста со мной не советуется, я никогда не знала, что он делает, хочет — приходит, хочет — уходит. Он с тобой разговаривает больше, чем со мной, — опустив глаза, ответила Заира.
Она так надеялась, что пронесет и на этот раз, ведь то, что сейчас пыталась раскопать Саломея, было слишком опасно. Зная характер своей воспитанницы, она не сомневалась, что если та решит, что старая няня пошла против ее воли, то Заира без копейки денег вылетит на большую дорогу. А сытая жизнь, которой она жила уже больше двадцати лет, очень нравилась старой женщине, и ей совсем не хотелось возвращаться к каменному очагу в горном селе, где каждый второй год — голодный. Да и возвращаться было некуда. Дом, в котором она жила, принадлежал раньше ее брату, а несколько лет назад Коста привез известие, что его продали абхазам. Заира, помолившись в душе, попыталась отвести от себя гнев хозяйки и сказала:
