Джози Литтон - Мечтай обо мне

Загрохотал стул. Кимбре пришло в голову, что так недолго и шею себе свернуть. Когда Вулфа вынесло за порог, она соскочила с кровати, набросила первое, что попалось под руку, и выбежала следом. Ухваченный за руку, он захлопал на нее совиными глазами, потом просиял такой улыбкой, что у нее в очередной раз подкосились ноги.

— Кх… Кхимбра, элсклинг, а я тебя… тебя ишшу!

Он назвал ее элсклинг — милая. Неплохо, пусть даже для этого пришлось напиться.

— Конечно, конечно, — проворковала она. — Идем!

До жилища Вулф дошел кротко, как ягненок, позволив поддерживать себя за талию, но за порогом схватил Кимбру в объятия и потащил в постель.

— Я уж-же говорил, что ты м-мое сокр… сокровище?

— Прямо — нет, но иносказательно не раз. — Она уперлась ему в плечи и попробовала свалить с себя. — Дай же мне встать и разуть тебя!

— Разуть?! — изумился Вулф.

— Ну да.

Еще один толчок, и она оказалась свободной (правда, только потому, что Вулф счел за лучшее откатиться в сторону).

— Хош… хош… хоррошая жена! — сказал он в потолок.

Кимбра взялась за сапог и потянула. Он подался, но неохотно.

— Я не думал… — хитро заговорил Вулф, выставив палец, — никак не ду-думал, что выйдет!

— Правда?

Вес его расслабленной ноги был так велик, что заныли руки. Кимбра упрямо тянула сапог, пока тот не слетел. Она взялась за другой.

— Англичанка! — внятно произнес Вулф и снова бессвязно забормотал: — Д… д… думал, жди проблем! — Он помолчал и добавил: — И этот в… вид!

— Ты вроде решил, что мой вид тебе правится. Или нет?

— Не толь… только мне, но и мно… многим друг… гим. То-то и оно… ик! Голова кру… кругом, когда ты круш… крутишься рядом! Одно на уме, одно на ум… уме… как бы раздвинуть эти… эти твои ноги… ик!

Второй сапог сполз с ноги, перебив ход его мыслей. Кимбра пихнула сапоги под кровать и набросила покровы на своего драгоценного супруга, который при этом попытался обнять ее, но промахнулся. Тогда он надулся, как ребенок, которого лишили сладкого, зарылся в подушку и скоро уже похрапывал.

Кимбра постояла, прикидывая, не улечься ли снова, но спать не хотелось. К тому же брезжил рассвет, а у нее было дел по горло. Она оделась, прикрепила к поясу связку ключей и окинула спящего мужа прощальным взглядом. Он лежал, разбросав руки и ноги так широко в стороны, что занял почти все необъятное пространство постели. Волосы свесились на лоб вороновым крылом, ресницы спали на щеках, и все черты во сне так сильно смягчились, что никто не заподозрил бы в этом мужчине Грозу Англосаксов. Кимбре пришло в голову, что так он выглядел до того, как познал тяготы и невзгоды жизни и ожесточился сердцем.

Получше подоткнув покровы, она коснулась лба Вулфа поцелуем, направилась к двери и не удержалась от еще одного взгляда через плечо. Воистину она была счастливейшей из женщин и даже если бы молилась о хорошем муже, не нашла бы лучшего.

Это счастливый брак, подумала она, выходя из комнаты.

Это несчастный брак! Ее муж — бесчувственный чурбан, а сама она — безмозглая дура!

Кимбра молча смотрела на Вулфа, вне себя от возмущения и расстройства. Когда молчать дольше стало невыносимо, она сказала первое, что пришло в голову:

— Ты шутишь!

Они стояли у ворот крепости, по обыкновению распахнутых в дневное время. Кимбра только что вернулась из города, где ей удалось облегчить страдания малыша, угодившего в открытый очаг (над такими норвежцы готовили еду) и получившего сильные ожоги. Поскольку помощь была оказана вовремя, можно было надеяться на благополучный исход. Счастливые слезы матери и неловкая, но сердечная благодарность отца еще раз напомнили Кимбре, сколь благородно ремесло лекаря.

Разумеется, если бы ей позволили практиковать это. В данный момент в это плохо верилось, а все потому, что Вулфу вздумалось не в срок вернуться из отдаленного поселения на другой стороне фьорда. Кимбра вошла в ворота как раз тогда, когда он, освеженный купанием и обнаженный до пояса, шел через луговину, перешучиваясь со своими людьми. Она постаралась стушеваться, но трюк с серым плащом, так хорошо показавший себя с другими, с Вулфом почему-то не сработал, и он ее сразу узнал. С лица его тотчас исчезло всякое оживление, оно замкнулось и стало суровым, даже угрожающим. Ему не понадобилось много времени, чтобы все понять и произнести свой вердикт.

— Ты запрещаешь мне впредь выходить в город даже с эскортом?! Но ведь это нелепо! Я не пленница, не рабыня, я…

Широкие ладони Вулфа легли Кимбре на плечи, как чугунные гири, и заставили умолкнуть.

— Ты — жена ярла, на которую смотрит весь народ. Помнится, было решено, что ты будешь покидать крепость только с моего разрешения и в сопровождении моих людей. Хочешь сказать, что тебе об этом ничего не известно?

Кимбра многое отдала бы за то, чтобы утверждать именно это, но не могла. Конечно, она прекрасно помнила эту договоренность, но в последнее время у них с Вулфом все шло так хорошо, что невольно приходило на ум: должно быть, он научился ей доверять. Как глупо было даже предполагать, что он способен на доверие! Сознание этого было болезненно неприятным.

— Тебя в крепости не было, а ребенок страдал! Я не могла ждать твоего возвращения!

— Ребенка могли бы принести сюда.

Вулф провел пальцами по грубой ткани ее плаща. Одеяние так ее меняло, что даже лицом к лицу он не узнал бы ее, если бы не изучил контуры ее тела и манеру двигаться. Внезапная догадка заставила ярла сердито сдвинуть брови.

— Как давно у тебя этот плащ, Кимбра? Сколько раз ты пользовалась им, чтобы нарушать мой приказ?

Она опустила голову, не в силах вынести порицания в глазах мужа, и при этом невольно прошлась взглядом по его широкой, бугрившейся мышцами груди. Пришлось срочно уставиться себе под ноги, в дорожную пыль.

— Не часто, только в случае крайней необходимости.

Пальцы сжались на плечах, причинив боль, требуя внимания. Значит, он прав, это случалось неоднократно. Она намеренно бросала ему вызов! Вулф ощутил вспышку гнева. Будь на месте Кимбры кто-то другой, то непременно поплатился бы за ослушание, и поплатился серьезно — так, чтобы впредь было неповадно. В этом заключалось не только право ярла, но и долг, потому что строгая дисциплина была основой и сутью выживания. В таких случаях личные привязанности оттеснялись в сторону, а наказание соответствовало проступку. Но хотя все это было впитано Вулфом с молоком матери, он знал, что не сможет подвергнуть Кимбру наказанию.

— Не тебе решать, что крайне необходимо, а что нет, — сказал он вместо других, более суровых и правильных слов. — Мои приказы не обсуждаются.