Страх сковал ее душу. Она попыталась было отстраниться, но ослабевшее тело отказывалось ей повиноваться.
— Тише, тише, успокойся. Твоя рана еще не зажила. Лежи смирно, ты в безопасности.
Ариана глубоко вздохнула и снова прижалась щекой к твердой мужской ладони. Эта рука не причиняла ей боли — напротив, она возвращала ее к жизни, и ее страх куда-то отступил.
— Ну, будь умницей, раскрой рот, — шепнул Саймон. — Сейчас ты выпьешь воды, потом тебе можно будет есть и кашу, и измельченное мясо, и мед, и…
Саймон с трудом прервал поток торопливых слов. Ему так хотелось, чтобы Ариана поскорее поправилась, что его нетерпение росло с каждым часом. Те девять дней, когда она лежала в беспамятстве, а он ухаживал за ней, не отходя ни на шаг от ее постели, показались ему самыми длинными в жизни.
«Судьба уже достаточно сурово наказала меня: Доминик из-за моей связи с Мари попал в жестокий плен сарацинского деспота. Но Доминик — рыцарь, раны и кровь — его удел.
А вот Ариана… Одному Богу известно, как тяжело мне видеть, что мой грустный соловушка страдает из-за меня».
— Почему ты не послушалась меня? Ведь ты могла спастись, — прошептал Саймон.
Ответа не последовало — только бледные губы Арианы легонько поцеловали его в ладонь.
«Наяву она бежит от меня в страхе, а во сне — целует».
Саймон закрыл глаза — неожиданное ласковое прикосновение ее губ обдало его теплой волной и проникло в глубь души, разлившись в ней, как серебристая рябь по черной воде ночного озера.
Саймон вздохнул, отпил из чаши немного воды, наклонился к Ариане и по капле влил жидкость в ее полураскрытые губы — он помнил, что так делала Мэг, когда Доминик лежал при смерти, и это спасло жизнь его брату.
И теперь Саймон так же ухаживал за Арианой. Она еще не совсем очнулась от забытья, но ее тело уже хорошо знало, что ему нужно. Она слабо раскрыла рот и облизала живительную влагу на губах. В ответ еще несколько капель упало ей на язык. Ариана поспешно глотнула и попыталась приподняться.
На этот раз Саймон был наготове и не пролил ни капли. Он мягко захватил ее рот губами, и Ариана жадно пила с его губ еще и еще, пока чаша с целебным настоем не опустела. Тогда она вздохнула и откинулась головой на подушку.
Но так же как аметистовое платье обвилось вокруг ее тела, так и сама Ариана прильнула к тому, кто помогал ей сражаться со смертью, кто был для нее источником тепла и живительной силы.
Саймон смотрел на бледные пальчики, сжимавшие его руку, и почувствовал, как комок подступил у него к горлу. Он осторожно приподнял их сплетенные руки, коснулся губами холодной кожи и вновь ласково погладил девушку по голове свободной рукой.
Так он сидел некоторое время, и постепенно ему стало казаться, что кто-то вошел в комнату и тихо наблюдает за ним. Легкий аромат кедрового масла разлился по комнате, и Саймон понял, что это Кассандра.
Она не раз навещала больную, бдительно следя за ее самочувствием. Кассандра настояла на том, чтобы за Арианой ухаживал именно Саймон, и не проходило и часа, чтобы она не зашла проведать свою пациентку.
— Бальзам, что я дала тебе три дня назад, — послышался голос Посвященной, — ты уже применяешь?
— Да.
— И что же?
— Мне кажется… — Саймон помедлил в нерешительности.
— Что? — настойчиво спросила Кассандра.
— Мне кажется, что он ей понравился.
Глаза Кассандры радостно блеснули.
— Это хорошо. А тебе?
— Мне?
— Тебе он понравился?
Саймон метнул на целительницу подозрительный взгляд, но Посвященная с бесстрастным видом молча ждала ответа.
— Да, он мне понравился… если это так уж важно.
Кассандра склонила голову и, улыбнувшись, произнесла:
— Это важно, Саймон, можешь мне поверить.
— Почему?
— Этот бальзам впитал в себя все, что напоминает Ариану.
— Полночь, луну, запах роз и грозы, — задумчиво произнес Саймон, не отрывая глаз от своей жены.
— Она уже очнулась? — спросила Кассандра.
— Почти.
Кассандра подошла к постели, склонилась к Ариане и медленно покачала головой.
— Вряд ли она придет в себя сегодня или даже завтра, — уверенно произнесла она.
— Но последние два дня она ведет себя почти осознанно, мне даже порой кажется, что она понимает, что я ей говорю.
— Вполне возможно.
Саймон пристально взглянул на Посвященную.
— Все дело в бальзаме, — спокойно пояснила Кассандра, поймав его вопросительный взгляд. — Он переносит человека в призрачный мир, где сон и явь неразличимы, и там ему являются волшебные видения.
— Может ли такое быть?
Кассандра улыбнулась:
— Ариана будет крепко спать, но чувства ее будут бодрствовать. Как и у тебя, наяву.
— А боль — ее она тоже почувствует? — тревожно спросил Саймон.
— А ты этого хочешь?
— Боже мой, конечно, нет. Ариана уже достаточно настрадалась из-за меня, — поспешно произнес он. Потом добавил: — А в этом своем сне… она будет чувствовать еще что-нибудь?
— Что?
— Отвращение к моим прикосновениям, — резко ответил он с затаенной горечью.
— А ты чувствуешь к ней отвращение? — в свою очередь, спросила Кассандра.
— Нет.
— Она отстраняется от тебя сейчас, когда ты дотрагиваешься до нее?
— Нет. Напротив, она еще теснее прижимается ко мне.
— Вот и хорошо, — коротко заметила Кассандра. — Значит, ей уже лучше.
Саймон молча погладил длинные густые локоны Арианы, и она вновь повернула к нему голову, успокаиваясь от его ласки.
— Будет ли Ариана помнить свои сны, когда очнется? — спросил вдруг Саймон.
— Мало кто их помнит. Целительные сны, они… — Кассандра пожала плечами. — Они совсем не похожи на обычные.
Кассандра отвернулась и принялась разводить огонь в очаге, а Саймон взял узелки, которые она принесла с собой, и тщательно понюхал каждый мешочек, чтобы удостовериться, что в нем и вправду целебные травы. Обычно он растирал щепотку каждого порошка в пальцах, пробовал его на вкус и только после этого решал, готовить ли из него снадобье.
— Тысячелистник немного заплесневел, — сказал Саймон, роясь в одном из мешочков.
— А у тебя острый нюх, — лукаво заметила Кассандра. — . Мне скоро принесут свежей травы. А пока придется довольствоваться той, что есть.
Саймон недовольно поморщился, но не возразил. Перемешал несколько порошков и высыпал их в воду, гревшуюся на огне. Под пристальным взглядом Кассандры он придвинул к себе ступку с пестиком, бросил в нее немного трав и растер их энергичными движениями. Полученный порошок использовали как успокоительное.
Пряный аромат трав разлился по комнате, запахи бальзама и целительного настоя причудливо смешались. Саймон помешивал травяной чай, следя за тем, чтобы его аромат не был слишком крепким. Затем он взял чуть-чуть снадобья, растер на внутренней стороне запястья и стал ждать его действия: он хотел удостовериться, что жидкость не вызывает ни жжения, ни зуда на коже — ничего, что могло бы помешать исцелению.
