— Папа! — вскричала Хлоя, влетевшая в это время в комнату со стремительностью урагана — волосы встрепаны, на щеке пятно масляной краски. — Я никак не могу унять Бурю, Она решила перепачкать краской все занавески. Она вовсю катается по ним, а сейчас уже приступила к нашей одежде, Вот-вот доберется до наших новых платьев, которые ты купил для нас с Ноэль к предстоящему сезону в Лондоне. Мама гоняется за ней, но все безуспешно. Она боится, что…
— Проклятие! — Эрик бросился к двери. — Модистка трудилась несколько месяцев, чтобы закончить платья к сроку. Если эта проклятая кошка их испортит… — Свою тираду он закончил уже за дверью, стремительно промчавшись мимо Хлои,
Убедившись, что отец уже достиг лестницы, она остановилась на пороге с многозначительной улыбкой:
— Возможно, Ноэль, это и не спасет твоего платья, но подарит вам несколько минут уединения. — Девочка ободряюще улыбнулась им, а глаза ее при этом были не по возрасту мудрыми.
Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, Эшфорд думал о том, как ему повезло, что он оказался здесь, в вагоне первого класса, один со своими мыслями. Поезд стремительно несся в направлении Пула.
Три дня, проведенные в Лондоне, не принесли ему ничего, кроме разочарования.
В доме лорда Мэннеринга он добился немногого, хотя ему предоставили право найти похищенную картину Рембрандта и убийцу леди Эмили.
Два дня провел он в доме Мэннерингов, одного за другим допрашивая слуг, стараясь добыть хотя бы самую ничтожную улику против Бариччи. Но — увы — все было тщетно.
Итак, три дня передышки не принесли ему успеха, на который он рассчитывал. А еще предстояло навести порядок в своих личных делах. Но как это сделать?
Он не ожидал, что чувства к Ноэль лишат его способности ясно мыслить. Он провел три бессонные ночи, заполненные воспоминаниями о вкусе губ Ноэль, о звуке ее голоса, о ее огненных поцелуях и страстности.
Прошла неделя с тех пор, как он торжественно поклялся Эрику и Бриджит Бромли, что оставит мысли о Ноэль, если окажется, что он не сумеет сделать ее счастливой и дать все, чего она могла бы пожелать.
Но он уже понимал, что никогда не сможет отказаться от нее. Это было исключено.
Ему не давало покоя другое: сумеет ли он изменить свою жизнь настолько, что будет вправе предложить ей себя? И не какую-то часть своей души и помыслов, а всего целиком и навсегда? Он до сих пор не задумывался и не был уверен в том, что имеет право посвятить себя какой-то женщине полностью.
На нем лежала ответственность, которую он взвалил на себя много лет назад. Почему так случилось и что заставило его сделать это, объяснить он не мог. Отец ни в коей мере не принуждал его к этому. Он сам сделал свой выбор принять наследство, оставленное ему бандитом Оловянная Кружка.
О, он прекрасно знал, что его родители никогда не переставали играть эту роль, знал, что они продолжают оставлять оловянные кружки с монетами на пороге бедных школ, нищих церковных приходов и сиротских приютов. Но эти деньги надо было добыть, и один из путей для этого — опасное и волнующее занятие — грабежи недостойных, развращенных безнаказанностью богачей.
Он гордился тем, что может продолжать дело отца, дело, ставшее смыслом его жизни и полностью определившее ее распорядок и уклад. Мир так и не догадывался, что появился новый бандит Оловянная Кружка, пользовавшийся теми же необычными приемами, что и прежний Да миру и незачем было знать об этом. Для мира этот бандит стал легендой. Он продолжал жить в умах и сердцах людей, не старея, не теряя куража и загадочности. Теперь казалось, он живет и будет жить вечно.
И образ этот никак не связывали с исчезновением ценнейших произведений искусства, которое приписывали обыкновенным грабителям и взломщикам. Всем было невдомек, кроме, разумеется, Бариччи, что у него неведомо откуда появился таинственный и искусный соперник. Все полагали, что это один и тот же вор, возможно, несколько похитителей, специализировавшихся в последнее десятилетие на краже ценных картин Эшфорд был достаточно честен с собой, чтобы признать: его занятие не носит абсолютно альтруистического характера. Он был полным подобием своего отца — возбуждение, азарт, необходимость хранить анонимность и тайну зажигали его кровь так же, как в свое время все это волновало и Пирса. А то, что впереди маячила возможность упечь за решетку Бариччи, придавало игре новый, еще более волнующий характер, вдохновляло Эшфорда еще и перспективой переиграть своего исконного врага и соперника.
Так сможет ли он отрешиться от прошлого, от своего образа жизни ради любви Ноэль? Ведь иначе нельзя ручаться за ее безопасность, ее благополучие? Честно ли будет вести двойную жизнь, отделить два мира глухой стеной?
Нет, это чистая утопия. Скрыть что-либо от Ноэль так же невозможно, как превратить ее дикую и взбалмошную кошку в покорное домашнее животное.
День клонился к вечеру, когда его коляска, проехав подъездную аллею, остановилась у дверей Фаррингтон-Мэнор.
Он понимал, что сейчас отнюдь не самое подходящее время, чтобы наносить визиты, но ему необходимо было увидеть Ноэль, отчасти чтобы убедиться, что с ней ничего не случилось, но главное — потому что он безумно скучал по ней. Блэйдуэлл открыл ему дверь, предварительно посмотрев в щелку. На лице дворецкого читалось чувство явного облегчения.
— Лорд Тремлетт, входите, пожалуйста. — Он отступил, пропуская Эшфорда. — Граф весь день пытался разыскать вас.
Уже на пороге Эшфорд почувствовал, как в нем асе сжалось и замерло.
— А что случилось? В чем дело? Наступила непонятная пауза, в явном замешательстве Блэйдуэлл ответил
— Не могу знать, сэр. Мне известно только, что лорд Фаррингтон очень хотел вас видеть. Он отправил письмо для вас в Саутгемптон, в ваш лондонский дом и даже в поместье ваших родителей.
— Где граф? — Эшфорд не на шутку встревожился.
— В своем кабинете. Я доложу ему о вас. В ту же минуту, как только Блэйдуэлл скрылся за дверью кабинета и доложил о нем, Эрик, пройдя мимо дворецкого, стремительно подошел к Эшфорду.
— Где вы были?
— Но я ведь не должен был появляться у вас до завтрашнего утра. Что случилось?
Эрик бросил опасливый взгляд через плечо:
— Пойдемте со мной. Лучше, если вас никто не увидит.
— Не увидит? Кто не увидит?
— Сардо.
— Сардо?!
Эшфорд процедил его имя сквозь стиснутые зубы, чтобы — случайно у него не вырвался возглас удивления. Он молча проследовал за Эриком в его кабинет.
Бриджит подняла голову, и на лице ее отразилось облегчение, когда за спиной мужа она увидела Эшфорда.
— Рада вас видеть, лорд Тремлетт. Поздоровавшись с графиней, Эшфорд в нетерпении повернулся к Эрику:
