— Интересно, что чувствуют, когда умирают? — Я в изумлении посмотрела на нее, а она продолжала:
— Что чувствовала королева Анна, находясь в Тауэре, зная, что конец ее близок? Прошло уже четыре года, как она отдала Богу душу, Дамаск. Это было в мае, самом прекрасном месяце, когда природа оживает… а она умерла. А теперь этого человека, который не входил в число ее друзей, тоже казнят. Можно позавидовать ее смерти. Говорят, она спокойно шла на смерть, с пренебрежением относившись к своей судьбе. Я бы тоже так вела себя. А король, Дамаск! Мне говорили, что, когда пушки с Тауэра возвестили о ее смерти, он произнес: «Дело сделано! Отвяжите собак, и в путь». И отправился в Вулф-холл, где его ждала Джейн Сеймур. Но и она недолго радовалась короне.
— Бедная душа! — сказала я.
— Все же Джейн умерла в постели, а не сложила голову на плахе.
— Что же, может, на самом деле лучше умереть так, чем ожидая ужасной смерти.
— Смерть есть смерть, — сказала Кейт, — где бы ее не встретили. Но не все умирают, как Анна Болейн, с высоко поднятой головой. Она спокойно положила голову на плаху, ожидая удара палача. А Кромвель совсем другой. Говорят, он вымаливает прощение и просит об этом всех святых. Государь доверился ему после брачной ночи по собственному желанию… и теперь Кромвель молит о пощаде.
— И его помилуют?
— Щадил ли кого-нибудь король?
— Не знаю, — сказала я.
Наш разговор прервал прибывший гость. Это был один из придворных короля, и Кейт пошла встретить его. В тот день мы обедали в большом зале, Кейт была оживлена, и я подумала, что рождение ребенка никоим образом не нанесло вреда ее красоте. Лорд Ремус не мог оторвать от нее взгляда, а я поражалась способности Кейт завоевывать преданность без малейших усилий с ее стороны.
Как и хотела Кейт, разговаривали о последних событиях при дворе. Обсуждали падение Кромвеля и страстное увлечение короля Кэтрин Говард.
— Миледи Клевская проводит время теперь большей частью во дворце в Ричмонде, — рассказывал нам гость. — Кто ее видел, говорит, что на нее снизошло спокойствие. У нее очень много нарядов, и все по самой последней моде. Гуляя в саду, она очень любезна со всеми, кто подходит к ней. Пройдя через трудное испытание, она испугалась, когда король отвернулся от нее, и боялась, что ее голова так же скатится с плахи, как и голова Анны Болейн.
— Надеюсь, ее минует эта участь.
— Не всегда благоразумно отрубать голову тем, у кого есть влиятельные друзья в Европе. Томас Болейн простой англичанин, а не могущественный монарх. Поэтому его дочь и лишилась головы.
— Тогда неудивительно, что Анна Клевская наслаждается свободой, — сказала я, — Мне понятны ее чувства. Свободна… и никаких тревог! Она свободна наслаждаться королевской милостью.
— Король был милосерден и к Кромвелю, — услышала я в ответ. — Топор вместо виселицы. Человека низкого происхождения всегда отправляют на виселицу, но король был так тронут мольбой Кромвеля о пощаде, что послал его на плаху.
— И теперь его больше нет с нами.
В тот вечер, когда в зал пришли актеры для увеселения гостей, я не смогла разделить всеобщие смех и веселье. Я все думала о неудержимой радости Анны Клевской, о милости, оказанной Томасу Кромвелю — топор вместо веревки, — и о молодой девушке, пятой супруге государя, в блаженном неведении шедшей навстречу опасности.
В ту ночь Кейт пришла в мою комнату.
— Ты слишком много размышляешь, Дамаск, — сказала она мне. Кейт понимала, о чем я думаю, хотя я и не произнесла ни слова. — Тебе не кажется, что, живя в мире, где к любому неожиданно может прийти смерть, мы должны наслаждаться каждым мгновением жизни?
«Может быть, она и права», — подумала я. А через несколько дней в замок Ремуса приехал Руперт.
* * *
Наш гость — придворный — уехал, и жизнь вновь вошла в свое спокойное русло. В один из дней я пошла в детскую за маленьким Кэри, чтобы взять его с собой в розовый сад, где любила сидеть, наслаждаясь покоем этого места и занимаясь шитьем. В детской я нашла спящего Кари и плачущую Бетси. Когда я спросила ее, что случилось, она ответила, что доброго хозяина ее сестры вчера на повозке смертников увезли в Смитфилд. Там его повесят, а потом четвертуют. Этот варварский обычай вешать человека, потом, пока он еще жив, срезать веревку и четвертовать был так ужасен, что мне стало дурно. Я попыталась успокоить Бетси и спросила, в чем обвинили хозяина ее сестры.
— Он не был тверд в вере, — сказала она мне, — но, наверное, он просто сказал, что ему не нравится новый королевский закон.
Обвинение «не был тверд в вере» означало, что суда не было. Что случилось с нашей страной с тех пор, как король порвал с Римской церковью? Простые богобоязненные люди боятся теперь даже рот раскрыть.
К сожалению, я не смогла успокоить Бетси. Я взяла ребенка и пошла в сад. Кейт тоже пришла туда и села возле меня. Я, как всегда, занималась шитьем. Кейт, уже знавшая о трагедии, была грустна.
— Его казнили вместе с тремя вероотступниками, — рассказала она, — еще трое были сожжены как еретики. Странные дела творятся в этой стране. Повешенные и четвертованные были предателями, потому что поддерживали папу римского, те, которых сожгли как еретиков, выступали против католиков. Итак, те, кто за Рим, и те, кто против Рима, умирают вместе, в один час, рядом.
— Это просто объяснить, — возразила я. — Король дал понять, что произошла лишь одна перемена. Вера осталась прежней — католической, но вместо папы главой церкви будет англичанин, король. Признание папы главой церкви делает человека предателем, а если он следует учению Мартина Лютера, — еретиком. Предателей низкого происхождения вешают и четвертуют, еретиков сжигают. Так обстоят дела в нашей стране сегодня.
— Сейчас опасно говорить о религии.
— Отец цитировал мне Лютера, сказавшего: «Желание короля для англичанина должно быть догматом веры — неповиновение означает смерть».
— А как узнать, — мрачно произнесла Кент, — не ведем ли мы сейчас разговор изменников?
— Просто нужно быть очень осторожным, чтобы собеседник не мог истолковать твои слова как предательство. Я готова поклясться, что хозяин сестры Бетси не желал зла королю. Может быть, наш разговор об этом человеке могут счесть изменой и Бетси, проливающая слезы о нем, тоже предательница. И это страшно.
— Давай поговорим о другом. Я покажу тебе браслет с сапфиром, который Ремус подарил мне. Он так горд, что у него сын! Он говорит, что опасается говорить об этом кому-либо, потому что король может позавидовать тому, у кого родятся здоровые сыновья.
