– Это ее состояние, вы не видели ее раньше. Ничего страшного.
Аарон бросил на него взгляд, полный ярости, и склонился над дочерью.
– Теодосия, – позвал он с нежностью, показавшейся разгневанному Джозефу почти женственной.
Длинная конвульсивная дрожь сотрясла ее тело. Ее губы шевельнулись, но она не проснулась.
Аарон поднял ее. Он и теперь уже встревоженный Джозеф перенесли ее через холл в спальню. Когда ее голова коснулась подушки, ее мускулы сжались, она стала дергаться из стороны в сторону, дыхание остановилось, лицо стало пугающе темно-синим.
– Что с нею? – выдохнул Джозеф. – С нею ничего подобного раньше не было.
Аарон резко выпрямился.
– Не стойте как истукан! Вызовите доктора! Принесите горячую воду, бренди, одеяла! – Он с нежностью наклонился над Тео, растирая ее холодные руки, зовя ее.
Вбежали возбужденные слуги, принеся все необходимое. Аарон брызнул бренди ей в лицо, влил несколько капель между губами и накинул на нее одеяла.
– Соберите все грелки, которые есть в доме, и быстро наполните их горячими углями. Мы должны согреть ее.
Понемногу Тео расслабилась, синеватый оттенок начал переходить в розовый.
Когда Джозеф вернулся с доктором Дебоу, она тихо дышала, а Аарон ходил взад и вперед по комнате рядом с кроватью, и его лоб блестел от пота.
Доктор пыхтел, его летящие волосы растрепались, меховой воротник перекосился, но, несмотря на тревогу и неуверенность в глазах, он все же выдавил свою вежливую улыбку, размашисто поклонившись Аарону.
– Мистер вице-президент, это большая честь…
– Моя дочь очень больна, сэр. У нее были конвульсии. На этот раз она преодолела их, но я очень боюсь, что у нее будут другие. В чем причина и что можно сделать?
Доктор сделал глубокий вдох, поправил очки и направил на Тео напыщенно мрачный взгляд. Он пощупал ее пульс своими толстыми пальцами, простучал ее грудную клетку.
– Следует ожидать, – заметил он, наконец, – что при некоторых непредвиденных обстоятельствах может произойти, неожиданное истечение газов или желчи в циркуляционную систему…
– Вы болван, сэр, – Аарон выплюнул эти слова, – дурак и шарлатан. Вы не знаете ничего. Вы свободны.
Он повернулся на пятках и обратился к Джозефу:
– Этот толстый болтун – лучший врач, которого может предложить ваш город?
Джозеф, мертвенно-бледный, несчастный и испуганный, начал что-то говорить. Аарон прервал его:
– Приведите их всех ко мне немедленно. Я опрошу их всех.
У Джозефа отвисла челюсть, он колебался. Аарон сжал плечи своего зятя.
– Мой мальчик, разве вы не понимаете, что ваша жена в серьезной опасности? Я слышал об этих конвульсиях, сопровождающих иногда роды. Они почти точно доказывают… – Его голос осел. Он сжал губы, быстро прошел к окну и закончил предложение холодно и бесчувственно: – Вы потеряете и жену и нерожденного ребенка, если не случится чуда.
Но чудо свершилось, и свершил его Аарон. Из четырех врачей в городе он выбрал единственного, кто показался ему достаточно знающим и умным, чтобы помочь Теодосии, – доктора Рэмсея.
Этого доктора устроили в доме, и он находился под неусыпным оком Аарона. Аарон наблюдал за всем, что делали для Тео, держал тазик для кровопускания, мыл и ухаживал за нею, спал в кресле в ее комнате, настороженно прислушиваясь к самому слабому ее крику.
Доктор Рэмсей считал, что виной тому временный отказ функции почек.
– Тогда она должна пить, – воскликнул Аарон, – чтобы растворять яды. Но городская вода грязная. Я давно заметил, что те, кто пьет чай, меньше болеют. Это более полезная жидкость.
И он заставлял Тео пить слабый чай. Постепенно опухоли ее конечностей опали, голова прояснилась, вернулось немного сил, и в один из дней, ближе к сумеркам, – начались схватки.
Через волну новой боли она слышала приглушенные шумы суматохи в доме, беготню слуг, выкрикиваемые приказания, постоянный звон колоколов. Там были лица, много лиц. Смутно она узнала свою свекровь и Марию, шепчущихся и нервно поглядывавших на нее.
«Они, должно быть, ожидают, что я умру, если они вернулись с Салливен-Айленд» – подумала она спокойно. Смерть больше не казалась ей чем-то страшным. Как-то, в промежутке между болями, она услышала диалог у двери между Марией и Аароном.
– Полковник Бэрр, я понимаю, что Теодосия в опасности, но я должна просить вас оставить ее комнату. Ваше присутствие здесь совершенно излишне в такое время. Мой отец и миссис Элстон очень расстроены, они просили меня поговорить с вами.
Тео слабо воскликнула:
– Нет, отец! Не оставляй меня, пожалуйста!
– Я совсем не собираюсь оставлять тебя, мое дорогое дитя. Леди Нисбет, я сожалею о всех ранах, которые могу нанести вашей чувствительности, но я буду делать то, что считаю для своей дочери наилучшим.
– Если какой-то мужчина и должен быть с нею, то это ее муж, – сердито возразила Мария.
– Когда Теодосия захочет видеть своего мужа, я позову его немедленно. Пока еще она его не звала. – В его холодной речи был слабый оттенок удовлетворения.
Да, она не звала Джозефа: он не мог дать ей силу, как ее отец, не мог удержать ее от соскальзывания в бездонную пропасть.
Так что Джозеф сидел один в столовой внизу. Его лицо было закрыто руками, и только иногда, когда резкий крик проникал сквозь потолок с верхнего этажа, он тянулся к уже полупустой бутылке бренди на столе.
Когда майским утром колокола церкви Сен-Мишель пробили шесть раз, доктор Рэмсей решил, что миссис Элстон больше не выдержит. Он поискал в своей пыльной черной сумке пару железных хирургических щипцов.
Аарон моргнул, уголки его ноздрей резко вдавились.
– Это необходимо? – прошептал он.
Доктор кивнул:
– Да. Уверяю вас, что не стал бы вмешиваться без серьезной необходимости. Но обстоятельства таковы, что мы должны рискнуть.
Тео облизала пересохшие губы:
– Папа, я не могу. Больше не могу… я не могу выдержать…
Аарон быстро подошел к изголовью кровати. Он взял ее влажную руку в свою.
– Крепись, Теодосия. Чему быть, того не миновать. Ты выдержишь это. – Он говорил холодным покровительственно-властным голосом – голосом, который приказывал ей всю жизнь. И был возможен лишь один ответ – повиновение.
Она издала приглушенный мяукающий крик, сжимая его руку, затем утихла. Аарон сидел рядом с ее подушкой, отвернув голову, неподвижный, как будто отлитый из свинца, пока невероятный, звук не раздался в комнате – капризный плач новорожденного.
Рука Тео разжалась, освобождая его, она вздохнула и, повернувшись немного, сразу же глубоко заснула.
Доктор поднял глаза, его потное лицо торжествовало.
