— В пьесе Джульетта, во избежание нежелательного замужества, принимает мантуанский яд. Это средство придает телу мертвый вид: кожа бледнеет, пульс становится таким медленным, что его невозможно прощупать, ток крови замирает, но не останавливается. Боль не ощущается. Даже если порезать жертву ножом, кровь не польется и боли не будет. В пьесе Джульетта просыпается через несколько дней, словно после глубокого сна. К этому моменту ее возлюбленный, конечно же, совершенно напрасно кончает жизнь самоубийством. Но в нашем случае ничего подобного не будет. — Дюпаркмье оборвал рассказ о давно погибших любовниках в манере, от которой у Коррадино по телу побежали мурашки. — Видите ли, мой дорогой Коррадино, ваше маленькое государство неплохо развивается, и дело, конечно, не в еде или вине, — пренебрежительно фыркнул он, — а в ядах. Полагаю, что за годы междоусобной борьбы ваши гвельфы и гибеллины, ваши Борджиа и Медичи возвели их приготовление в ранг искусства, — он поискал более точную формулировку, — более развитого, чем в моей цивилизованной стране.
Этого Коррадино стерпеть не мог.
— Возможно, вы забываете об удивительном художественном наследии нашей страны, выросшем на деньгах тех воинствующих семей? Разве искусство — не цивилизация? Разве Франция может похвастаться Леонардо или Микеланджело? Может, вы забыли, что пришли ко мне, чтобы я своим искусством помог вашему королю?
Он услышал, как собеседник противно захихикал за решеткой.
— Вы горячий человек, Коррадино. Это хорошо. Но вы должны научиться любить Францию. Скоро, с Господней помощью, она станет вашей страной. А теперь к делу. — Голос француза тотчас изменился. — Когда выйдем из исповедальни, встаньте на колени и поцелуйте мне руку. В моей ладони вы найдете флакон. Он не из Мантуи, а сделан в вашей прекрасной Республике. Выпейте его вечером. Через три часа вы погрузитесь в глубокий сон и утром не проснетесь, будете спать весь следующий день. Проснетесь ровно через сутки.
— А где я тогда окажусь?
— Вот тут вы должны мне помочь, Коррадино. Кто найдет ваше тело?
Коррадино невольно вздрогнул: Дюпаркмье говорил так, словно он уже умер. Коррадино ненадолго задумался. Он знал, что если впервые за десять лет не появится в стекловарне — исключая дни, когда болел водянкой, — к нему придет Джакомо, как и во время болезни. Тогда старик принес ему с рынка угря и апельсин, яркий, точно маленькое солнце. Говорили, он избавляет от болезни. Коррадино и в самом деле поправился.
— Джакомо, мой друг. Он меня найдет.
— Очень хорошо. А любит ли он вас так сильно, чтобы устроить приличные проводы? Или вас отвезут на кладбище бедняков на Сант-Ариано? Впрочем, не важно. Мы готовы к любой случайности.
Коррадино подумал, что ему остается лишь принять бездушный тон Дюпаркмье. Если станет представлять себе все это, отвлечется и что-нибудь пропустит.
— Он заплатит за похороны.
Коррадино почувствовал, хотя и не видел, что Дюпаркмье кивнул.
— Тогда он пошлет за констеблями, но они работают на меня, а не на Десятку. Вас отвезут на Сант-Ариано. Вы проснетесь после того, как вас закопают.
Коррадино задохнулся.
— Что?
— Мой дорогой, — непринужденно бросил француз, — сами подумайте, после вашей смерти за вами могут пойти те, кто следит за вами сейчас.
После некоторого размышления Дюпаркмье решил, что не станет тревожить Коррадино вероятностью того, что Десятка пришлет своего врача — проверить, на самом ли деле Коррадино умер, и врач может, как уже бывало, глубоко вонзить скальпель в грудь трупа, чтобы удостовериться в смерти.
— Все должно выглядеть естественно, — просто сказал француз. — Мои люди не станут вас связывать и похоронят неглубоко. Вы сможете выбраться, как только к вам вернутся силы.
— А когда это будет?
— Ах да. Послушайте, Коррадино. Вашим ногам понадобится время, чтобы вернуться в нормальное состояние. Сначала проснутся голова и шея, потому что они управляют остальными органами. Затем включатся сердце и грудная клетка. Кровь согреет живот, и постепенно вы почувствуете ноги. Последними проснутся ступни. Не бойтесь, страх будет мешать. Думайте о нашем разговоре, сохраняйте спокойствие и ждите момента, когда можно будет бежать. У вас есть хороший нож?
Не стану рисковать и возьму свой. Не могу положиться на чужой нож в таком деле?
— Да.
— Тогда спрячьте его, прежде чем выпьете снадобье. Разрежете им мешок и раскопаете землю.
И снова француз подумал, что врач Десятки может найти нож, хотя Коррадино об этом тоже лучше не говорить.
— Да, Коррадино, книжка, в которую вы записываете секреты. — Он увидел, как стеклодув изумленно раскрыл глаза. — Мы о ней, конечно, знаем. Спрячьте ее на теле. Мы надеемся, что ее не обнаружат… гм… при осмотре трупа. Мы покупаем вас и ваши секреты, Коррадино, и, если Франции суждено опередить Венецию в производстве стекла, мы не можем позволить, чтобы книжка осталась в городе. Если только вы не доверите ее мне сейчас. Нет? Я так и думал.
Коррадино проглотил подступивший к горлу ком.
— А если я выберусь, что тогда? — спросил он дрожащим голосом.
— Тогда, мой дорогой, — беспечно отмахнулся Дюпаркмье, — вы сделаете то, что я сейчас вам скажу.
Коррадино сидел дома. Небо за окном темнело. Он с нежностью оглядел свою простую, но уютную комнату, и вскоре его глаза вернулись к флакону в руке. Он не знал, сколько времени смотрел на маленькую бутылку из грубого зеленого стекла, внутри которой тускло блестела мутная жидкость. Она напоминала воду в канале. Может, француза обманули? Или еще хуже: может, вместо волшебного зелья Дюпаркмье всучил Коррадино яд? Дюпаркмье понял, что сделал ошибку, наняв его, решил, что Коррадино слишком много знает и его надо убить? Коррадино отогнал от себя дурные мысли и смерил стекляшку взглядом мастера. Сделано неровно, но стеклянная пробка плотно притерта, и бутылка приятно блестит.
Ну ни странно ли, что моя судьба находится внутри стеклянного флакона?
Он вдруг подумал о Джакомо, и ему стало жаль того, что должно было произойти. Такое чувство, будто он снова теряет отца. Он испытывал угрызения совести: каково старику хоронить любимого сына?! Надо сегодня зайти к нему, в последний раз.
Джакомо.
Вправе ли Коррадино заставлять его страдать в то время, как он будет жив и, возможно, счастлив во Франции вместе с Леонорой? Дюпаркмье строго наказал ему никому не говорить об их плане, иначе все будет раскрыто. Но Джакомо? Ему наверняка стоит довериться… Может, намекнуть? Чтобы не передумать, Коррадино вынул из флакона пробку и выпил жидкость. От страха его едва не стошнило, однако он проглотил горечь: если выплюнет яд, все будет потеряно. Во рту остался слабый привкус миндаля, и он вдруг ощутил странную эйфорию. Закружилась голова. Коррадино взял перо, чернильницу и песок, нацарапал несколько слов и вырвал страницу из записной книжки. Посыпал слова песком, страстно надеясь, что они правдивы. Затем он пошел к Джакомо и, оглянувшись по сторонам, выбросил флакон в канал. Яд уже струился по его венам.
