Когда они вышли на улицу, она взяла Анну под руку и начала строить планы на будущее. Если Анна получит отпуск, Буба тоже постарается получить, и тогда вместе они поедут за границу, но не с экскурсией, а самостоятельно, без определенной цели…
«Какой же она еще ребенок, — думала Анна, — и какая я уже старая. Пани Костанецкая чуть не сказала, что на работе я должна быть почти матерью. А ведь у нас с Бубой разница всего в несколько лет».
Вдруг промелькнула мысль: в отношении Марьяна к себе она тоже заметила нечто вроде уважения или даже почитания, с каким люди относятся к особам значительно старше, чем сами.
Неужели я действительно такая старая? Нет, это невозможно! Она была уверена, что выглядит молодо, даже очень молодо, что она достаточно свежа и привлекательна и что не меньше, а может быть, даже больше, чем прежде, нравится мужчинам. Вероятно, здесь кроется что-то другое.
Очевидно, такое впечатление у него сложилось из-за того, что она так скрупулезно занималась его делами, точно опекала его.
Это снова напомнило Анне те несчастные триста злотых, которые Минз не хочет выплачивать. И сегодня ей нужно во что бы то ни стало решить эту проблему. Обратиться за деньгами к Бубе было бы неприлично. Хотя у нее самой нет денег, она, конечно, достала бы у родителей. Но это выглядело бы как взятка.
Значит, единственный способ выхода из сложившейся ситуации — воспользоваться вспомогательной кассой, в которой всегда есть несколько сотен злотых. Это вовсе не будет злоупотреблением. Получив зарплату, она вернет в кассу все, и об этом никто не узнает.
Эта мысль у нее уже появлялась и раньше, но сначала она казалась невозможной. В первые минуты она назвала это растратой, потом злоупотреблением, но сейчас это представлялось ей уже только самоуправством. Что, в конце концов, в этом преступного? Она же не собирается присвоить эти деньги. Они лежат неиспользованные, поскольку никаких больших затрат туристический отдел в ближайшее время производить не планирует.
Придя в отдел, она открыла шкаф, вынула кассету и пересчитала содержимое: четыреста тридцать два злотых.
Никто и никогда не контролировал этих счетов, не превышающих нескольких сотен злотых, хотя они были проведены через отдел Анны с исключительной точностью. На каждый выданный грош существовала квитанция с датой и даже с указанием фамилии, которая перечислила в бюро эти деньги.
Каждый месяц Анна передавала в Центральную кассу короткий отчет, после чего получала в распоряжение следующую сумму. Это не практиковалось в других фирмах, где Анна работала раньше, но в «Мундусе» стало традицией и удерживалось, несмотря на несколько «рационализации» и «реорганизаций», несмотря на все усовершенствования, которые время от времени вводил директор Минз.
Анна вынула из кассеты сто злотых, вырвала листок из блокнота и написала на нем: «Начальником отдела взято сто злотых до получения заработной платы».
Она поставила дату и расписалась. Но в тот момент, когда она уже собиралась вложить листок в целую пачку подобных документов, пришла в голову мысль: «А что если Минз захочет проверить кассу?».
Она покраснела и порвала листок на мелкие кусочки, на такие мелкие, чтобы никто не мог достать из корзины, сложить и прочитать.
Она быстро закрыла кассету и начала работать. Минут через пятнадцать позвонил Марьян. Он вернулся из Свидра поздним вечером. У Ирены начались сильные головные боли, и ему нужно было заменить ее у постели Казика, пока тот не уснул.
Они договорились пообедать вместе в каком-нибудь ресторане.
— А после обеда, — добавила Анна, — а после обеда, дорогой, решим несколько твоих проблем.
— Пока это невозможно — рассмеялся он, — у меня еще нет денег.
— У меня уже есть немного для тебя, — ответила она быстро.
— Получила?
— Да. Значит, до свидания.
Анна быстро положила трубку. Она боялась, что Марьян захочет узнать, почему он должен в этот раз получить деньги не из кассы. Она начала работу, но никак не могла сосредоточиться. Сознание наличия в сумке чужой купюры не покидало ее ни на минуту, хотя она старалась успокоить себя: стоит ли так переживать из-за этого факта, хорошего или плохого, правильного или нет, но уже совершившегося?
«Если даже сейчас я верну те сто злотых в кассету, — убеждала она себя, — это все равно не освободит меня от угрызений совести. Если то, что я сделала, неэтично, этому уже не помочь».
Она нервно просматривала бумаги, совершенно не понимая, о чем они.
Разумеется, официальная, костельная или государственная мораль квалифицировала бы это действие как неэтичное. Но это — абсолютная мораль. Она не имеет ничего общего с жизнью. Ее критерии беспощадны. Сколько уже было случаев, которые приводили к жестокости! Да и вообще человек на высоком уровне культуры имеет внутреннее право классифицировать понятия самостоятельно. Единственным судьей может здесь быть только собственная совесть.
Однако этот единственный судья не убеждал Анну. Наоборот, она пыталась его переубедить.
Например, воровство хлеба. Кто-то крадет от голода, и поэтому его не судят. Не осужден, потому что не провинился. Общественность считает, что каждый имеет право на жизнь. Если потребность в пище у человека доведена до крайности, он может получить эту пищу нелегальным путем, который, следовательно, становится легальным, если его за это не судят. Но было бы бессмысленно утверждать, что голод — самое важное чувство, что желудок, поддержание физического существования является высшим благом, законом. Это было бы отрицанием души. Ведь существуют духовные потребности, столь же сильные и безусловно более важные, чем потребность наполнить желудок. Почему же спазм в желудке должен оправдывать нелегальные поступки, а духовными страданиями можно пренебрегать?
Беря деньги, она не взяла их себе. Кроме того, она убеждена, что они принадлежат Марьяну. Если и можно отрицательно квалифицировать ее поступок, то, во всяком случае, высшее право, право логики, безусловно на ее стороне.
И все-таки она была недовольна собой, хотя и не могла понять, на чем основано это ее недовольство. Вероятно, на каком-то суеверии, сидящем в ней в результате жизни многих поколений, которые ни в чем не испытывали недостатка и руководствовались ничего не значащей моралью.
