– Куда я иду, туда ты сейчас не пойдешь со мной; но следуй по стопам моим, и если любишь меня, храни завет мой, – ответил Иисус.
– Христе, всю душу за тебя положу…
– Не обещай, – перебил его учитель, – ибо не знаешь, не отречешься ли от меня в последнюю минуту, и ты и прочие, – грустно покачал головой Иисус, провел взором по ученикам, и глаза его остановились на фигуре Иуды, который выглядел ужасно.
Хмурые глаза его горели диким огнем, губы были искривлены страданием, точно он набрал в рот яду; отчаяние и бешенство терзали все его нутро: смертная жертва, к которой готовился Иисус, убеждала его, что он сдается и совсем не думает о борьбе.
Христос же, чувствуя, что творится в душе его, прибавил:
– Не один из вас отречется от меня, но один вот в эту минуту предает меня в душе.
Иуда вздохнул и хмуро промолвил:
– Не обо мне ли ты думаешь?
– Ты сам заговорил, – шепотом промолвил Иисус.
– Ошибаешься, – буркнул Иуда, некоторое время сидел, точно осовелый, и лишь только кончился ужин, встал и ушел.
Ученики, вместе с Иисусом напевая гимны, направились в Гефсиманский сад, где с некоторого времени проводили ночи, так как Христос, предвидя, что его будут искать, чтоб поймать, думая о любви Марии и болезни Лазаря, хотел, чтоб это постигло его где-нибудь в другом месте, а не в Вифании.
Иуда же, очутившись на улице, с минуту шел, точно пьяный. Все существо его возмущалось против мысли, что все должно быть потеряно, и притом в такую минуту, когда победа сама просится в руки. Кровь кипела в нем, и в голове подымалась настоящая буря. Он знал, что священники не решатся поднять руку на Иисуса во время праздников, когда толпы его сторонников наполняют Иерусалим, а ждут, пока пройдет пасха, город опустеет и большинство будет на их стороне.
– Ни этот, ни те не хотят, так я их заставлю, – шептал он со злобным упрямством, и в голове его стал смутными зарницами вспыхивать неясный сначала план, который вдруг озарил весь его череп ярким заревом.
Для него стало ясно, что надо довести дело до острого конфликта, заставить священников, чтоб они посягнули на жизнь Иисуса именно теперь; когда же борьба разгорится, Иисус будет силою событий вынужден стать на сторону своих поборников, стать если не действительным вождем движения, так его знаменем.
Положительно ослепленный своим проектом, Иуда стал лихорадочно обдумывать подробности плана. Он знал, что нелегко перехитрить иерархов, и поэтому готовил в уме заранее обдуманные ответы на предполагаемые вопросы.
Он отдавал себе прекрасно отчет, как они хитры и коварны, но верил в свой ум и изворотливость.
– Чем я, впрочем, рискую? – размышлял он. – Ничем! Сойдет удачно – я заслужу благодарность Иисуса; если нет – приобрету расположение священников.
Это окончательно рассеяло его сомнения. Оставалось еще решить, к кому направиться; и он решил пойти не к нерешительному Канафе, а к известному своей решительностью и смелостью в действиях Анне.
Когда он миновал калитку сада при дворце, что-то екнуло в его встревоженном сердце, но он быстро овладел своим волнением и на вопрос привратника, кто он и что ему нужно, ответил непринужденным тоном:
– Я – Иуда из Кариот, один из двенадцати приближенных Иисуса, пророка из Назарета; передай своему господину, что я хочу его видеть по важному делу.
Через минуту он стоял перед заплывшим лицом Анны, который сидел в высоком кресле и как будто не думал замечать его. Анна был не один – рядом с ним стоял неизвестный Иуде, худощавый, с проседью уже мужчина с аскетическим лицом и ввалившимися, как пещеры, глазами. Это был член Синедриона, известный своей строгостью, ревнивый поборник буквы закона – Нафталим.
Большая комната была ярко освещена двумя светильниками, свет которых играл на разноцветных, искусно вырезанных плитках пола; в углу стояла низкая софа на львиных лапах, покрытая ковром с белыми и голубыми полосами, посредине – небольшой простой стол.
Скромный вид комнаты придал Иуде бодрости, но немного смутило его длительное молчание. Он ожидал расспросов, между тем оба высоких священнослужителя не произнесли ни слова.
– Я Иуда из Кариот, – заговорил он наконец сам, отвешивая поклон, и после некоторого молчания прибавил: – Один из двенадцати учеников и постоянных спутников Христа…
Сказав это, он поднял глаза.
Анна, казалось, совсем спал; Нафталим как будто не слышал его и смотрел в пространство.
– Я верил прежде, что Иисус является, как он сам себя называет, Мессией, – делая над собой усилие, продолжал Иуда, – но теперь я усомнился в этом. – Он оборвал. На лбу у него выступил пот.
– С каких пор? – как будто нехотя бросил Анна.
– Это подозрение, – начал Иуда, – мучило меня уже давно, но окончательно я убедился в том, что он ведет на ложный путь, теперь, в Галилее, где мы долго пробыли вместе с ним перед тем, как он явился сюда на Пасху.
– Ты пришел только исповедаться нам в своих сомнениях? – проговорил, не подымая глаз, Анна.
– Нет! Я пришел вас предостеречь, – оживился Иуда, – ибо рабби грозится, что он разрушит храм.
– А мог ли бы ты повторить дословно, в чем выражается эта угроза? – спокойно заметил Нафталим.
– Могу! Когда, выходя из храма и глядя с восторгом на это великолепное здание, я сказал: смотри, учитель, какое прекрасное сооружение и из каких камней оно построено! – он ответил: «Я вижу это великое здание, но говорю тебе, что не будет оставлен камень на камне, который бы не был разрушен». А потом он еще похвалялся, что построит себе новое, во сто крат более прекрасное.
Его речь прервал звук бронзовой дощечки, в которую ударил Анна; когда явился слуга, Анна сказал ему:
– Позови сюда Ефтия и Калеба.
Когда же оба фарисея вошли в комнату, Анна строго обратился к Иуде:
– Повтори то, что ты сказал.
Иуда смутился и дрожащим голосом повторил то, что сказал раньше.
– Вы слышали ясно?
– Слышали, – в один голос ответили свидетели.
– Запомните же эти слова, – небрежно проговорил Анна и сделал знак, чтоб они ушли.
Воцарилась долгая, тяжелая пуза.
– Так ты говоришь, – начал Нафталим, цедя немного насмешливо слова, – что он собирается разрушить храм? Почему же он медлит?
– В том-то и дело, – произнес с жаром, почти с пафосом Иуда, – что он не думает больше медлить; его план созрел, и завтра ночью он решил произвести нападение. Его силы велики, вся чернь, толпы галилеян преданы ему всецело – они верят, что он Мессия, спаситель, и хотят сделать его царем.
– А где же этот царь сам сейчас находится? – спросил с притворным любопытством Нафталим.
– За Вифлеемскими воротами, с довольно скудным авангардом… Словить его было бы нетрудно.
