Ей стало страшно, когда Иисус вздохнул, но едва услыхала она его печальные слова: «Лисы имеют норы; а птицы небесные – гнезда, сыну же человеческому некуда преклонить голову» – все ее нервное напряжение растворилось словно в пучине и точно растаяло в море нежности.
– О, не говори так, – воскликнула она в глубоком волнении. – Если надо, я кровью сердца своего скреплю гнездо для тебя, выстелю пухом волос моих, вскормлю собственной грудью… Глазом не моргну, удержу биение крови, затаю дыхание, чтобы ты спал спокойно… Умру, но не дрогну, погибну, но не пошевельнусь… У тебя есть куда преклонить голову…
– Я преклоню ее, Мария, с высоты преклоню ее к тебе, – тихо промолвил Иисус, – а пока иди. Пойди, выспись, ибо ждут тебя еще дни, полные слез, и ночи в бреду…
Мария покорно ушла, но не могла заснуть. Не смыкал сон и глаз учеников Христа.
Собравшись за воротами, они не спали с тревогою в сердце, обеспокоенные долгим отсутствием Иуды, высказывая опасения, не погиб ли он где-нибудь в городской сутолоке.
Сменялась уже вторая стража, когда вдали показался, быстро приближаясь, его крупный силуэт в развевающемся плаще, напоминавшем какие-то темные крылья.
– Уф! – тяжело перевел он дух и, бросаясь на траву, проговорил: – Набегался я как собака…
– Где ты пропадал? Что делал? – посыпались вопросы.
– Спрашивайте лучше, чего я не делал, чего не сделал… Я рассказывал людям по сто раз, как был воскрешен Лазарь, я измышлял им такие чудеса, какие во сне никому еще не снились, и, чтоб мне подохнуть здесь на месте, если не только галилеяне и иудейская чернь, но и множество чужестранцев не дадут изрубить себя за учителя. Глупо было, что не использовали как следует сегодняшний день… Ничего, однако, не поделаешь – прошло уже… Но больше медлить нельзя… Теперь или никогда! Немного не на руку нам, что прокуратор сейчас в городе… Я видел одну когорту – здоровые солдаты, но, право, в общей давке они терялись, как крошечная букашка, которую может раздавить толпа одной улицы… В замке Антонии стоит всего один легион, к тому же чужеземный, германский. А еще я знаю, что думают священники и о чем совещались сегодня вечером во дворце Каиафы…
– Откуда же ты можешь знать? – спросил Фома.
– Иуда хитер, дружище Фома. Иуда постарался повсюду завязать связи. Иуда пронюхал, что среди слуг первосвященника – старый доверенный Ефраим, а из младших – Иезикиил и Дан, а у Анны Ефун и Аммон, а в великом совете Ионафан и другие, которых я не знаю, втайне преданы Христу. Потому-то священники и перепуганы, и взбешены.
Сегодняшнее триумфальное шествие, которое рабби совершенно зря свел на нет своим так не вовремя проявленным благочестием, положительно напугало их – они чувствуют, что скоро останутся в полном одиночестве. Они совещались, как бы изловить учителя, но боятся – и вполне основательно – волнения толпы. Поэтому, говорю я, или сейчас, пока в Иерусалиме полно народу, или никогда… А что вы делали? Что думает учитель?
– Он говорил нам все какие-то тревожные слова, – ответил Иаков, – печалился, предвещал страдания… говорил, что, когда он будет вознесен над землей, тогда он всех увлечет за собой.
– Вознесен? Так он сказал? – с оживлением перебил Иуда. – Хорошо сказал: в том-то и дело, что, кто наверху, к тому все тянутся…
– Не слугами, а друзьями своими называл нас.
– Ого! Высока наша… – весело засмеялся Иуда.
– Открыто говорил нам, что он пришел в мир от господа, чтоб спасать, и что вскоре вернется к отцу. Наказывал нам, чтоб мы любили друг друга, и как будто прощался… Чувствую я, что дело плохо… – грустно сказал Петр.
– Я опасаюсь… – начал было Иоанн, но Иуда порывисто перебил его:
– Чтоб вы не опасались, я принес вам вот что, – он извлек из-под плаща закутанный в тряпье длинный сверток, из которого, когда он развернул его, блеснули два широких обоюдоострых меча: – Вот тебе, Петр, как самому сильному… А ты, мытарь, кажется, тоже умеешь размахивать булатом и поучишь нас… Получим еще деньги, и немало…
– Откуда?
– Мария пойдет к Мелитте, возьмет свои драгоценные каменья, наряды – сейчас все это легко будет сбыть, я знаю даже купца, который готов все приобрести оптом. А если б оказалось мало, Мария в одну ночь сможет заработать…
– Иуда! – возмутился прямодушный и чистый Петр.
– О чем вы там говорите? – послышался вдруг голос Иисуса. – О чем вы там говорите? Что означают эти мечи?
– Иуда принес…
– Да, я, учитель, – заговорил с жаром Иуда. – Весь день бегал я по городу для тебя. Выведал все – священники хотят тебя поймать, но боятся; весь народ с тобой – ив самом Иерусалиме, и те, что из-за тесноты вылились далеко за город… Надо во что бы то ни стало вооружаться. Мария пойдет к Мелитте…
– Мария никуда не пойдет, и эти два меча тоже лишние, – перебил его Иисус, и от спокойного его голоса как будто погасло сразу все воодушевление Иуды.
– Как знаешь! Я думал, что чем больше, тем лучше, – глухо ответил он и нахмурился; в лице учителя он заметил нечто, что заставило его подумать: он может быть всем, только не предводителем вооруженной толпы.
У него стало горько на душе; он сгорбился, как будто ослабел, лицо его покрылось морщинами, но вскоре он собрался с силами и, следя угрюмым взором за удалявшейся фигурой Христа, прошептал сквозь стиснутые зубы:
– Если ты не захочешь сам, так я тебя заставлю!..
Тем временем наступил тринадцатый день нисана; когда стало смеркаться, ученики собрались в одной из трапезных Иерусалима, чтоб поесть пасхального агнца.
Когда они должны были сесть за стол, Христос снял с себя верхние одежды, взял белое покрывало, препоясался им и, налив в чашу воды, обмыл ученикам ноги.
Ученики, в особенности же Петр, не давали ему это делать, считая себя недостойными такой милости. Один только Иуда не возражал, хотя ему не нравился этот акт смирения.
Потом принялись за ужин, которому поведение Иисуса стало придавать настроение необычайно торжественное и в то же время печальное, точно не праздничной вечери, а похоронных поминок…
Произнеся благословение над опресноком, Иисус преломил его и раздал ученикам и, налив им вина, промолвил:
– Вкушая хлеб сей, вы вкушаете как бы тело мое, которое отдается за вас, а в кубках этих новый завет крови моей, за вас проливаемой.
И, видя их смущение и беспокойство, прибавил:
– Не бойтесь, но верьте в бога и меня, хотя я уйду от вас.
– Куда ты хочешь уйти, учитель? – спросил с тревогой полный дурных предчувствий Петр.
– Куда я иду, туда ты сейчас не пойдешь со мной; но следуй по стопам моим, и если любишь меня, храни завет мой, – ответил Иисус.
– Христе, всю душу за тебя положу…
