Теперь она горько сожалела о том, что не обладает теми навыками, которыми, вне сомнения, обладали те падшие женщины. Умей она дарить наслаждение, она смогла бы если не влюбить в себя мужа, то хотя бы пленить.
В глазах его была печаль.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы не причинить вам боль.
— Я знаю.
Она всецело доверяла ему. Она уже доверила ему свою жизнь. И отдала свое сердце.
— В первый раз может быть больно.
Ему было неловко говорить на эту тему. Или, возможно, ему было неловко говорить на эту тему со своей невестой, от которой одни проблемы. Она была уверена в том, что его индийские любовницы не заставляли его испытывать неловкость.
«Чариз, перестань».
— Я знаю, что происходит в первую брачную ночь.
Лицо ее обдало жаром. Этот разговор и ей давался нелегко. Она вскинула подбородок, хотя рука, державшая свечу, дрожала.
— Я выросла в деревне, и моя мама рассказала мне, чего ожидать.
Он приподнял брови, и губы его сложились в еще одну ироничную усмешку.
— Ну, тогда вы можете считать себе экспертом.
Она покачала головой. От нервного напряжения сводило живот.
— Я никогда никого не целовала до… до вчерашнего дня.
Лицо его потемнело от гнева.
— Вы, должно быть, думаете, что вышли замуж за самого неуклюжего увальня во всем крещеном мире.
Голос ее звучал приглушенно.
— Вы знаете, что я так не думаю. Я готова к тому, что должно произойти.
— Ну, это обнадеживает.
Резким движением он провел рукой по волосам.
— Я не знаю, что еще сказать, — беспомощно проговорила Чариз, борясь с желанием пригладить эту непослушную темную гриву.
Потребность прикоснуться к нему будоражила ее кровь. Борьба с этим постоянным желанием изматывала ее, заставляла нервничать.
— Этот брак едва ли можно назвать нормальным, не так ли?
— Нет, нормальным его не назовешь, — с сожалением произнес Гидеон. — Вы очень много потеряли. И я ничего не могу сделать, чтобы возместить вам потерю.
«Останься со мной. Люби меня».
Чариз погасила свечу и поставила ее на подсвечник.
— Вы ни в чем не виноваты, — уныло сказала она и опустилась на стул.
Она чувствовала себя усталой, хотя усталость ее была скорее эмоционального плана, чем физического. Она продолжала тем же унылым голосом:
— Я тоже не виновата. Хьюберт и Феликс — корыстолюбивые и жадные проходимцы. Лорд Дезэй — мошенник. Но количество денег, оставленное мне отцом, неприлично велико. И это превращает людей в монстров.
Она замолчала.
— Всех, кроме вас.
Он поморщился.
— Я уже монстр. — Он продолжил, не дав ей возразить. — Лорд Дезэй, насколько я понимаю, ухажер.
Чариз поежилась.
— Он проиграл собственное состояние и состояние своей жены. С ней приключилась темная история. Он был единственным очевидцем дорожной аварии, в которой она погибла.
— Что связывает его и ваших сводных братьев?
Гидеон, казалось, испытал облегчение оттого, что мог обсуждать что-то не имеющее прямого отношения к предстоящей дефлорации.
— Деньги, конечно, — ответила Чариз.
Она играла со своим обручальным кольцом. Оно было старое и тяжелое и болталось на пальце. Символ слабости связи между нею и Гидеоном?
— Их объединял азарт. Все трое — любители азартных игр, и все трое не слишком удачливые игроки. Уверена, что Хьюберт или Феликс попытались бы жениться на мне, если бы церковь не запрещала браки между сводными братьями и сестрами.
— Они вам это говорили?
— В тот последний день. Я уже разрешила эту проблему. — Она отпустила кольцо, и руки ее, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Иногда я жалею о том, что не бедна. Мое состояние не приносит мне ничего, кроме несчастий.
— Со временем вы перестанете так думать. По крайней мере теперь вам, как моей жене, не грозит стать жертвой очередного охотника за приданым.
Она посмотрела на Гидеона с любопытством:
— Разве мысль о том, что вы теперь владелец моего состояния, не приятна вам? Вы так и не спросили, сколько я стою.
— Я знаю, чего вы стоите, — ответил он резко и шагнул к ней. — Ваши достоинства не имеют отношения ни к фунтам, ни к шиллингам, ни к пенсам. Вы бесценны.
— Мало кто с вами согласился бы.
— Значит, у них меньше мозгов, чем Господь отпустил блохе.
Она смотрела в его горящие глаза и не могла отвести взгляд. У нее перехватило дыхание. Тепло наполняло ее и, словно лава, скатывалось в низ живота. От переполнявших ее эмоций кружилась голова, эти чувства были неуправляемыми, пугающими. Он обладал властью над ней, и она не могла сопротивляться этой власти.
Кто-то тихо постучал в дверь.
Чариз судорожно вдохнула. Легкие жгло от нехватки воздуха. Гидеон позволил слугам войти. Официанты принялись накрывать ужин.
Она видела, что Гидеон оставил немалые чаевые, когда они регистрировалась в гостинице. Он объяснил, что они с молодой женой настаивают на том, чтобы их не беспокоили. И он недвусмысленно дал понять, что, если за время нахождения на острове их не станут беспокоить без серьезной на то причины, служащих гостиницы ждет еще более щедрое вознаграждение.
Один из официантов достал бутылку шампанского.
— Подарок от заведения, мистер Холлоуэй. Вам и миссис Холлоуэй с пожеланиями долгих и счастливых лет совместной жизни.
Теперь и Чариз поняла, что чувствовал Гидеон, когда люди прославляли его, как героя. Он существовал одновременно в двух мирах, которые навечно оставались оторванными друг от друга. Она все время забывала о том, что для внешнего мира этот день был самым счастливым днем в ее жизни.
От усилий, необходимых для того, чтобы как-то примирить непримиримое, у нее кружилась голова и сосало под ложечкой. Она чувствовала себя так, словно зависла между двумя мирами.
Официант открыл шампанское и наполнил два хрустальных фужера, которые, видимо, приберегали для самых дорогих гостей. Слуги отодвигали стулья, разворачивали салфетки и разливали по тарелкам первое блюдо — рыбный суп с чесноком и травами.
Наконец они с Гидеоном остались одни. Чариз чувствовала себя так, словно их с Гидеоном поймали в стальную сеть и эта сеть медленно сжимается вокруг них.
— Выглядит аппетитно.
Она подняла ложку, затем опустила ее, так и не притронувшись к еде.
— Да.
Оба молча уставились в свои тарелки.
Он поднял глаза.
— Возможно, мне стоит посмотреть, какое блюдо будет следующим.
— Возможно, — пробормотала Чариз, хотя знала, что вообще ничего не станет есть.
Он поднял крышку с судка, и густой пряный аромат наполнил воздух.
