Фридрих был милостив с пленными и просил их не обижаться за то, что он не может создать для них условий, к которым они привыкли.
— Господа, — сказал он им, — вы должна простить мне, что я не готов содержать вас должным образом, но я не ожидал столь скорой встречи с вами и в таком количестве.
«Я пишу к Вашему Величеству в полном отчаянии. Ваше армия полностью разбита», — сообщал королю принц Субиз.
Весть о поражении при Россбахе напугала Париж. Однако вскоре на смену страху пришли иные настроения. Ироничных парижан прорвало смехом. Они смеялись над королем, что позволяет маркизе назначать своих генералов. Они смялись над Субизом за его никчемность в роли командующего армией.
Как обычно, чувства парижан выражались в многочисленных песенках и эпиграммах. Вряд ли в те дни нашлось бы в Париже хотя бы один трактир, где не рассказывали бы язвительных историй о Субизе и о битве при Россбахе.
Большую популярность приобрели карикатуры. Одна из них изображала Субиза, с фонарем в руке разыскивающего свою армию, а под рисунком было написано: «Где моя армия? Украл ее, что ли, кто-то? Я потерял ее. О, хвала всем святым! Вот, она. Проклятье! Это неприятель!»
На другом рисунке Фридрих с усмешкой смотрел на закованного в цепи Субиза, говоря: «Что это за пленник? Ах, это принц Субиз! Скорее отпустите его. Нам от него больше пользы, когда он командует французской армией».
А чуть ниже этой издевательской надписи еще одна содержала тревожный вопрос: «Почему мы действуем на стороне Австрии? Разве Австрия не была всегда врагом Франции?».
Супруга дофина решилась даже обратиться к самой маркизе.
— Умоляю вас, — воскликнула она, — не назначайте больше генералов, мадам!
Но маркиза никогда не чувствовала себя столь уверенной в своих силах, как теперь. Оглядываясь назад и видя, как успешно она преодолела все превратности версальской жизни, Маркиза не сомневалась, что сумеет привести Францию к победе. Она даже изучала карты и составляла планы военных действий. И когда Берни, министр иностранных дел, после поражения французов под Россбахом предложил начать мирные переговоры, а король признался, что устал от войны, маркиза оставалась полна уверенности, что войну надо продолжать. Она возглавила партию сторонников войны.
Кто выходит из игры, проигрывает, решила она.
И война продолжалась.
***
Еще одним из генералов Франции был герцог де Ришелье, ценимый королем за то, что умел развлекать Его Величество.
Могло показаться странным, что этот состарившийся повеса стремился к участию в войне. Но у герцога были на то причины. За свою экстравагантную жизнь он наделал массу долгов и, хотя и преуспел в умении держать своих кредиторов на почтительном расстоянии, понимал, что вечно так продолжаться не может. Необходимо восстановить свое состояние. Идея Ришелье состояла в том, что надо отправиться на фронт военных действий и с награбленной у врагов добычей вернуться в Версаль богатым человеком.
Итак, в то время как Субиз, может быть, и преисполненный благих намерений, но бесславный неудачник, выказывал перед пруссаками свою беспомощность в военном деле, Ришелье совершал смелые набеги, но не на войска противника, а на мирных жителей. Такие методы, поддержанные алчностью определенной части офицеров Ришелье, стремившихся заполучить свою долю награбленного, опасно подорвали дисциплину в лагере герцога. Однако при первом же удобном случае, прихватив достаточно добычи, чтобы удовлетворить себя и своих кредиторов, Ришелье покинул действующую армию и, вернувшись ко двору, занялся постройкой внушительного дворца в Париже.
Парижане, наблюдая, как растет день ото дня это великолепное сооружение, окрестили его «Ганноверским шатром».
После возвращения Ришелье его место занял Луи де Бурбон (граф де Клермон), избрание которого на этот высокий пост было встречено со смехом по всей Франции. Луи де Бурбон уже достиг пятидесятилетнего возраста. Он был правнуком славного Конде и аббата Сен-Жермен-де-Пре. Хоть он и принадлежал к духовенству, но был известен своим вольнодумством. Однако он отлично служил под началом Мориса Саксонского. Впрочем, быстро выяснилось, что Луи де Бурбон может быть вполне хорошим солдатом, когда им командует выдающийся военачальник, а вот сам быть военачальником не годен.
Непредусмотрительный, он за деревьями не видел леса, не умел отличить главного от второстепенного и под Грефильдом в сражении против Питта и Фердинанда Брауншвейгского потерпел такое же сокрушительное поражение, как Субиз поя Россбахом.
Французы пришли в отчаяние.
***
Чтобы справиться с губительными военными расходами Версалю следовало во всем экономить. Напоказ было выставлено обуздание расточительности. Прекратились пышные театральные представления, приостановилось строительство сооружений, задуманных королем и маркизой. Зато в борьбе со скукой обитатели Версаля во всю старались за карточным столом. Мало что развлекало короля столь сильно и так радовало его, как игра с высокими ставками, ибо если его проигрыши оплачивала казна, то выигрыши он клал в свой карман.
Стремясь возглавить армию, дофин с тревогой смотрел на сложившееся положение дел. В мечтах он всегда видел себя воином и верил в то, что настал час, когда кто-то должен спасти Францию от гибели.
Мария Жозефина, как и ее супруг, верила, что спасителем Франции призван стать дофин.
Она всегда и во всем, всем сердцем была на его стороне. Бедная Мария Жозефина, она так страдала! Мадам Дадонвиль подарила дофину сына, и маленький Огюст Дадонвиль стал для него большой радостью.
Однако Мария Жозефина ни в чем не упрекала своего мужа и никогда не упоминала имени мадам Дадонвиль. Что касается дофина, то великодушие супруги угнетало его. Отъезд в действующую армию был бы, наверное, лучшим выходом из этого затруднительного положения.
Дофин обратился с этой целью к Луи.
— Что происходит с нашей армией, отец? — спросил он короля.— Наших солдат громят из-за неумелости их командиров. Что могло бы сильнее вдохновить наших солдат, чем назначение их командующим вашего единственного законного наследника — их дофина?
Король насмешливо разглядывал своего сына. Дофин уже не раз становился в оппозицию своему отцу. Он был верным сторонником иезуитов и открыто выказывал неуважение к мадам де Помпадур. Правда, когда король был ранен Дамьеном, дофин вел себя должным образом — до известной степени,— но лишь потому, что почувствовал настроение народа, проникшегося в то время неожиданным сочувствием и любовью к его отцу — королю.
