— Вы сводите меня с ума, — буркнул герцог. — Куда я ни пойду, везде вы.
— Но ведь это чудовищная несправедливость! — воскликнула Марселина. — Все наоборот! Куда я ни пойду, везде натыкаюсь на вас!
— Вы рушите все, — сказал он. — Вот уже две недели я пытаюсь сделать предложение Кларе. И всякий раз, когда я набираюсь решимости…
— Набираетесь решимости?
— Да, каждый раз, когда я наконец решаюсь… — Он тоскливо вздохнул и махнул рукой. — Рядом оказываетесь вы. Вчера я приехал в Уорфорд-Хаус с твердым намерением поставить точку в этой затянувшейся истории. Но вы довели Клару до такого состояния, что мы так и не смогли спокойно поговорить, и вся речь — а я полчаса составлял ее — вылетела у меня из головы.
Открылась дверь, ведущая в служебные помещения магазина, и в зал вошла Леони.
— О, ваша светлость, — улыбнулась она, искусно разыгрывая удивление, хотя не могла не слышать его голоса, сидя наверху. Марселина только надеялась, что швеи послушались и ушли вовремя, иначе ее беседа с герцогом не стала тайной и для них.
— Он как раз собирался уходить, — сказала Марселина.
— Нет, я никуда не собирался.
— Нам пора закрываться, — вздохнула она, — а вы все равно ничего не купите.
— Может быть, куплю.
— Леони, пожалуйста, закрой магазин вместо меня, — попросила Марселина и обернулась к герцогу. — Я не стану держать магазин открытым всю ночь ради ваших прихотей.
— Вы собираетесь выбросить меня на улицу? — поинтересовался он.
— Вы слишком большой, — поморщилась она. — Черт бы вас побрал. Нам необходимо поговорить и решить кое-какие проблемы раз и навсегда.
«Ближайшие свадьбы в высшем свете: обсуждается бракосочетание между мистером Вуэном и леди Мэри Энн Гейдж, сестрой лорда Кенмара. Говорят, что виконт Палмерстон скоро женится на богатой миссис Туэйтс».
«Корт джорнал», 25 апреля 1835 года
Марселина пробежала по коридору, ведущему в заднюю часть здания, распахнула дверь и ворвалась в мастерскую швей.
Здесь царил хаос.
Стол был усыпан лоскутками, обрывками лент, булавками, подушечками, выкройками. Пол ненамного отличался от стола. Стулья были сдвинуты с мест. Создавалось впечатление, что швеи поспешно бежали или за ними кто-то гнался.
У Марселины не было времени удивляться или задумываться. Состояние комнаты стало еще одним испытанием долгого утомительного дня, в течение которого ей приходилось прикусывать язык и вежливо улыбаться, сталкиваясь с грубостью, глупостью и высокомерием. Весь день она отодвигала на задний план свои мысли и чувства, отдавая всю свою энергию бизнесу.
Но с последним раздражающим фактором она разберется позже.
Сначала Кливдон.
Марселина всегда гордилась безукоризненным порядком в своем магазине, являвшим разительный контраст с жизнью в доме ее родителей, ну, или в том, что считалось домом. Но она сказала себе, что ей не важна его реакция на беспорядок. Он все равно не знает, какой должна быть мастерская, где работают швеи.
— Вы не должны больше сюда приходить, — заявила она. — Никогда.
— Это меня устраивает, — сказал герцог. — Ваш магазин — последнее место, где мне хотелось бы находиться.
— Вы больше не должны покупать моей дочери подарки, — тем же тоном проговорила она. — Никогда.
— Почему вы считаете, что я не должен этого делать?
— Потому что она коварная маленькая кокетка, которая знает, как обвести мужчину вокруг пальца.
— Вся в мать, — усмехнулся герцог.
— Да, я строила коварные планы, но теперь с меня хватит. Разве когда-нибудь я требовала от вас чего-то, кроме возможности служить вашей невесте?
Лгунья.
— Она мне не невеста, благодаря вам, между прочим. А ведь я люблю ее, — заявил герцог, впрочем, в его голосе не слышалось уверенности. — Я любил ее еще с тех пор, как мы были детьми. Но вы…
— Во всем виновата я, не правда ли? — Теперь усмешка Марселины стала злой. — Я — демон, уничтожающий ваше счастье. Вас сводит с ума то, что вы не можете чего-то получить.
Лицо Кливдона потемнело, кулаки сжались.
— Если вы считаете, что это «что-то» — вы, подумайте еще раз, — сказал он. — Я вовсе не хочу вас. Но вы хотите меня, а мне вас жаль.
Марселине показалось, что она налетела на каменную стену. Сердце забилось чаще, все ее существо пронзила боль.
Она хочет его. Она хочет быть ослепительно красивой девушкой, которую он любит. Она хочет быть другим человеком — женщиной, которая много значит для него и для всех, кто имеет вес в обществе, а не ничтожной лавочницей, которую можно использовать и выбросить за ненадобностью. Она хочет все то, что отобрала у нее семья: все состояния разбазарены, возможности упущены… в общем, весь вред ее будущему был нанесен задолго до ее рождения.
Но внешне Марселина осталась невозмутимой. Она и глазом не моргнула.
— Тогда направьте ко мне больше покупателей, — сказала она. — Деньги для меня большое утешение в любой беде.
Она услышала, как Кливдон громко втянул в себя воздух.
— Черт возьми, — прохрипел он. — Вы дьяволица.
— А вы ангел? — Марселина расхохоталась.
Герцог быстро пошел к ней, и в ту же секунду она поняла, что сейчас произойдет. Пусть она — дьяволица, но он тоже далеко не ангел, поэтому она осталась на месте, вцепившись пальцами в край стола, бросая вызов ему. Бросая вызов себе, приближая собственный крах.
Кливдон остановился перед ней, глядя в ее темные бездонные глаза. Они насмехались и дразнили, и ее голос делал то же самое. Герцог понимал, что лжет сам себе и окружающим.
Да, он не ангел. Три года назад он уехал на континент, бросив свои обязанности, и нашел себя. Он обосновался в Париже, потому что чувствовал себя там свободным. Во Франции его страсть к развлечениям и удовольствиям не могла повредить тем, кого он любил.
Она ничего не обещала, но разрушила все.
Она была неподходящей для него женщиной во всех отношениях, тем более в такой момент. Почему он не встретил ее три года назад? Или хотя бы год назад?
Но когда Кливдон заглянул в ее глаза, все, что правильно и неправильно, утратило для него смысл. Он и эта женщина очень похожи. И как говорили еще древние, рыбак рыбака видит издалека. И она, так легко читавшая все, что у него на душе, говорила правду. Одну только правду. И не важно, что ему не хотелось эту правду слышать.
Да, он будет желать эту женщину, пока не получит ее.
А потом все будет кончено, и он наконец освободится от наваждения.
Кливдон наклонился к ней и поцеловал. Марселина отвернулась, прервав поцелуй. Тогда он скользнул губами по щеке, уху, шее. Он вдохнул ее запах и понял, что пропал. Теперь воздухом, которым он дышал, была она. И весь его мир стал ею.
