— Ты был со мной груб. Я хорошо это помню. Что-то мелькнуло у Иена на лице. Нечто такое, что Сабрина не смогла распознать.
— Может быть, ты и права, — усмехнулся он. — Те последние месяцы я только и мечтал о том, чтобы сразиться с Уильямом Уоллесом и сделаться героем. Но твой отец мне этого не разрешил, и боюсь, что он был совершенно прав. В то время я был просто мальчишкой, мальчишкой, который играл в мужчину. — На секунду в его глазах мелькнула капризная искорка. — Однако, как ты справедливо заметила, мне пора трогаться.
Иен убрал руку, встал и начал одеваться. А Сабрина, натянув до подбородка одеяло, смотрела и думала: «Неужели и я сумею когда-нибудь почувствовать такое же безразличие к своей наготе?» Нет, твердо решила она. Никогда ей не удастся появиться в чьем-либо присутствии нагой и не почувствовать при этом смущения.
К ее досаде, Иен так и не покинул комнаты, пока она тоже не умылась и не оделась.
Когда они вошли в парадный зал, было довольно поздно, и в нем никого не было, кроме Фрейзера. Но и тот их поначалу не заметил, потому что стоял к ним спиной, глядя во двор. Он даже потянулся рукой и без стеснения поскреб себя ниже спины.
Сабрина остановилась как вкопанная. Взгляд встретился с взглядом мужа, и в памяти внезапно возникла картина, как однажды утром, еще детьми, они с Иеном спрятались на церковных хорах и украдкой смотрели вниз, как пустел храм. Как только преподобный отец Гилберт решил, что остался один, он задрал рясу и принялся чесать зад. И при этом так удовлетворенно сопел, что они буквально согнулись от хохота…
Сердце Сабрины екнуло, потому что в поблескивающих серых глазах мужа она узнала прежнего мальчишку, которого когда-то так обожала.
Разум отказывался верить. Пресвятая Дева Мария! После стольких лет снова? Не может быть! Иен наклонил к ней голову: — Помнишь, девочка, тот день, когда после службы мы спрятались на церковных хорах? И когда люди ушли, отец Гилберт задрал свою…
— Помню, помню! — У Сабрины перехватило дыхание.
На губах у Иена заиграла улыбка.
— С тех пор я уже не мог относиться к отцу Гилберту по-прежнему. Стало как-то трудно считать его благочестивым и целомудренным, и я начал бояться, что за такое святотатство Бог накажет меня.
Странно, что мысли Сабрины совпали с мыслями мужа, и они разом вспомнили об одном и том же. Но еще более странным ей показалось, что после того достопамятного случая она испытывала к отцу Гилберту те же чувства.
Вошел дядя Малькольм и шаркающей походкой направился к ним.
— Прелестное утро, дядя. Как себя чувствуешь? — поприветствовал его Иен.
Малькольм остановился, поднял глаза и плотнее укутался в плед.
— Хорошо. Вот только продрог внутри. Похоже, у нас чуток холодновато.
Иен похлопал старика по тощему плечу.
— Сейчас прикажу, чтобы Мэри принесла горячего вина со специями, и присмотрю, чтобы в твоей комнате было лишнее одеяло.
— Не беспокойся, — вступила в разговор Сабрина. — Я обо всем позабочусь. — Она улыбнулась Малькольму, но, к ее удивлению, старик оглядел ее с ног до головы, словно видел впервые. Сабрину это озадачило, ведь она разговаривала с ним только вчера.
— Что это за девица, Иен? Мак-Грегор обнял Сабрину за плечи.
— Моя жена, дядюшка. Несколько дней назад вернулась со мной из Данлеви.
Да ну?
— Ей-богу, дядюшка. — Его тон был само терпение.
— Тебе повезло, мой мальчик. Она красива, как вереск в цвету.
— Твоя правда, дядюшка.
Сабрина вспыхнула: она не могла понять, смеются над ней или нет. Но обращенные на нее глаза были теплыми, как солнечный луч. Или это ей только показалось? Дядя Малькольм повернулся к лестнице, и рука мужа упала с ее плеча. Когда старик скрылся из виду, Сабрина спросила: — Он что, меня не помнит? Иен кивнул: — Последние годы затмение находит и уходит, как туман. Случаются дни, когда его ум работает так же остро, как и мой. Но иногда он все путает. Знает, где находится, узнает меня, хотя иногда принимает за моего отца. Просто забыл, что мой отец умер.
За первым днем потянулись другие. Сабрина приняла на себя обязанности хозяйки, а Иен выезжал по делам, связанным с управлением кланом. На первый взгляд все было хорошо. Сабрина постепенно привыкала к роли жены. Но когда бы их взгляды ни встречались, она первой отводила глаза. Иена это задевало, и он переживал. Жена не сторонилась его прикосновений и не оказывала сопротивления, но и не тянулась к нему. Какая-то ее часть была от него закрыта. Иен обращался с Сабриной, как ни с одной другой женщиной. Оставался терпелив, хотя терпение не было ему свойственно. Не торопился и был нежен в любви, даже если от желания кровь закипала в жилах. Если бы она его оттолкнула, он никогда бы ее не взял. Но такого ни разу не случилось. Тело Сабрины все понимало и принимало мужа. Иен чувствовал, что доставляет ей наслаждение, и она плясала под ним в неистовом танце страсти.
Но он хотел большего.
Хотел, чтобы Сабрина шептала его имя, жаждал услышать крик, когда они восходили на вершину страсти. Мечтал, чтобы по своей воле она ласкала его так, как ласкал ее он.
Как штормовое море, в Иене закипало отчаяние. Они вместе сидели за столом. Холодными ночами согревали друг друга. Обменивались пламенными поцелуями и раскалялись добела от даримых друг другу ласк. Но их по-прежнему разделял мост, который Иену никак не удавалось перейти. И он чувствовал, что Сабрина держится от него на расстоянии.
Как-то утром он начал будить жену, потому что с каждым днем хотел близости все больше и больше. Но она притворилась спящей. Иен настаивал, целовал ее сонную. И вдруг увидел в глазах бунт. Взгляд Сабрины не изменился, даже когда ее тело выгнулось и прижалось к его. Неужели так будет всегда? Этот вопрос не давал ему покоя.
Осень давно опустилась на землю, и с каждым днем все сильнее чувствовалось приближение зимы. Случилось столкновение с Кемпбеллами, которые зарились на то, что им не принадлежало, но в последние дни все было тихо. Пасмурным днем неутихающий ливень загнал под крышу Мак-Грегоров и их воинов.
Иен попросил Сабрину подстричь ему волосы. Она достаточно часто ворчала, что он зарос и лохмат, как его овцы. И вот он сам изящным жестом подал жене ножницы и уселся перед ней на стуле.
Тонкая бровь удивленно взлетела вверх?
— Ты настолько мне доверяешь? — вкрадчиво спросила Сабрина. — А что, если я отрежу тебе ухо? — Очаровательная улыбка скрыла сарказм, как развеяла бы темноту самой черной ночи.
Глаза Иена вспыхнули, и он повернулся к стоящим неподалеку Фрейзеру и Аласдэру.
— Лучше уж ухо, чем что-нибудь другое. Мужчины расхохотались, и кто-то заметил:
