Принц Юсуф, по-видимому, не чувствовал охоты знать свою будущность, но так как старая Кадиджа беспрестанно умоляла о позволении, то Юсуф бросил вопросительный взгляд на Гассана.
– Если прикажешь, принц, я дам гадалке мою руку, – сказал он, – чтобы ты услыхал, что она мне предскажет.
– Сделай это, если ты этим не пренебрегаешь! Я тебе предскажу все, что готовится тебе в будущем, благородный воспитатель, и ты некогда вспомнишь старую Кадиджу и ее слова, ибо они сбудутся, верь мне в этом! – воскликнула ворожея.
Между тем на дворе быстро темнело, и таинственный сумрак покрывал сидящую на корточках гадалку. Сама она и ее слова производили неприятное впечатление, и Гассан хотел уже оставить ее и идти дальше с принцем, не дожидаясь ее пророчества, как заметил, что Юсуф, никогда еще не видавший и не слыхавший ворожеи, казалось, заинтересовался всем происходившим.
Он решился исполнить желание принца, хотя внутренний голос и побуждал его бежать от гадалки.
– Так говори же, – сказал он презрительным тоном, желая заглушить этот внутренний голос, – говори твои сказки!
– Ты не веришь, благородный воспитатель, что слова старой Кадиджи сбудутся! – воскликнула гадалка. – Ты думаешь, что я говорю одни слова без смысла и без оснований – старая Кадиджа подробно читает твою судьбу по линиям твоей руки, и что она говорит, должно сбыться, если ты даже и попытался бы избегнуть этого! То же было с великим и могущественным пашой Багдада, которому я однажды гадала. Он посмеялся надо мной, когда я ему сказала, что он умрет чрез своего сына, ибо у него тогда еще не было сына, как он закричал мне это со смехом при отъезде. Через несколько лет у паши родился сын, которого он, вспомнив мое пророчество, поскорее отправил в дальний город. Два или три года спустя, паша, проезжая через тот город, захотел видеть своего маленького сына. Чтобы добраться до жилища мальчика, он должен был пройти через мост, и когда нянька с ребенком встретили его на мосту, туда бросился с обеих сторон народ, чтобы видеть и приветствовать пашу. Тогда мост обрушился, и в числе потонувших были паша и его сын!
– Удивительно! – пробормотал принц Юсуф.
– Все сбывается, что предсказывает старая Кадиджа, – продолжала ворожея. – Протяни мне свою левую руку, благородный воспитатель светлейшего принца, я хочу только бросить взгляд на ее линии, где написано все!
Гассан протянул старухе свою руку.
Едва взглянула она на ладонь, как в ужасе закричала и протянула к нему свои смуглые исхудалые руки.
– Аллах! – вскричала она несколько раз. – Кровь, ничего, кроме крови! Уста мои содрогаются говорить тебе твою судьбу, благородный бей, я боюсь твоего гнева!
– Неужели ты думаешь, что твои слова пугают меня? – спросил Гассан презрительным тоном. – Я могу все выслушать, итак, говори же, старуха!
– Ужас и страх! – вскричала ворожея. – Таких знаков и линий я никогда еще не видывала, а я видела тысячи тысяч рук! О господин, господин, берегись летних дней года, они принесут светлейшему принцу опасность! Берегись иностранного конака[10]! Кровь и опять кровь, кровь, которую ты прольешь, пристает к твоим рукам! Жажда мести и ненависть приведут тебя к ужасному делу, о котором будут рассказывать города и народы. Страшно и ужасно это дело: никогда еще подобного не случалось! Но так же ужасно будет и наказание, которое постигнет тебя и пред которым ты сам явишься встретить смерть с улыбкой на устах. – Аллах! Аллах! – снова воскликнула старая ворожея и протянула руки к небу. – Ужас и страх! Язык мой немеет!
– Кончай, старуха! – приказал Гассан. – Что бы ни было, я не буду мстить тебе за твои пророческие слова!
– Я не виновата в твоей судьбе, я говорю только то, что написано на твоей руке, ничего более, как то, что тебе определено и предначертано! Ты за свое дело претерпишь ужасную смерть, благородный бей и воспитатель, будет воздвигнута виселица и…
– Ужасно… Довольно! – воскликнул принц Юсуф. – Пойдем, дорогой мой Гассан-бей, не будем слушать дальше слова колдуньи!
Гассан пристально и мрачно взглянул на старуху – ее слова глубоко врезались душу, однако он презрительно махнул рукой.
– Иди, безумная! – приказал он, указав на решетчатые ворота. – Каких только безумных слов ты не наговорила!
Старая Кадиджа повернулась и в вечерних сумерках оставила парк Беглербега.
Юсуф и Гассан в молчании возвращались чрез покрытые уже густою мглою аллеи во дворец; тут принц упал на грудь Гассана.
– Этого не может и не должно случиться! – воскликнул он в сильном беспокойстве. – Ты не кончишь так ужасно! Ты будешь жить, чтобы я долго, очень долго, имел удовольствие называть тебя своим другом!
Всегда сдержанный, суровый Гассан был, по-видимому, тронут этим выражением глубокой привязанности! Он заключил Юсуфа в свои объятия, как друга, и оба не подозревали, что именно эта дружба и приближала их к исполнению страшного пророчества!
Сади пробудился, наконец, от своего душевного опьянения, могущество обольщения и магическая сила величия, неумеренного честолюбия и богатства – все, что действовало на него так неотразимо вблизи принцессы, – разлетелось теперь в прах.
Прелестный образ Реции снова воскрес в его душе. Он слышал ее тихие слова любви, видел ее блестящие счастьем и блаженством глаза, потом опять слышались ему ее тихие вопли и стоны. Где была Реция? Где томилась бедняжка? Подвергалась ли она преследованиям лютой злобы, жертвами которой пали уже ее отец Альманзор и брат?
Она рассказала все о своей семье. Отец ее, Альманзор, вел свое происхождение по прямой линии от калифов из знаменитого рода Абассидов, которые имели право на престол. Альманзор, старый толкователь Корана, долго не заявлял о своих правах, но у него хранились рукописи, доказывавшие его происхождение и права. Эти рукописи также бесследно пропали вместе с ним. Боялись ли прав этого потомка некогда могущественного и славного царского рода, или хотели на всякий случай устранить этих потомков, как бы то ни было, но внезапная смерть Абдаллаха и бесследное исчезновение Альманзора достаточно свидетельствовали о преследовании.
Сади терзался упреками, обвиняя себя в том, что Реция и мальчик были у него похищены! В ее смерть он не верил. Но где же должен он искать ее? Удалось ли Шейх-уль-Исламу и его верным слугам прибрать ее к своим рукам? Все эти вопросы неотступно преследовали Сади. Его воображению представлялась бедняжка, томящаяся в заключении: он слышал ее вопли, понимал ее душевную тоску и время от времени возвращался на развалины своего дома – не осталось ли здесь следов преступления? Но все поиски его оставались тщетными! Никто из соседей не видал Реции и мальчика, никто не слышал их криков о помощи во время пожара!
