и хвала Создателю. Давно пора. Щеки бледные, барышня, потому что целыми днями сидите взаперти, как затворница. Так всю красоту растеряете. А погода — дивная. Тепло, почти как летом. Еще вчера мессир прислал новое платье, госпожа. Изумительное платье. Хотите взглянуть?
— С чего бы это?
Кажется, вопрос поставил служанку в тупик. Она натянуто улыбалась и просто хлопала ясными глазами.
Амели вздохнула:
— Неси.
Мари сияла так, будто платье подарили ей. Бережно разложила на кровати лиф из мерцающей тафты цвета шоколада с расшитой камнями и подвесками вставкой. Ворот и кромка рукавов были украшены крошечными голубыми бантиками с драгоценной серединкой. Юбки: шоколадная верхняя и нижняя из тафты оттенком светлее в голубую полоску с палец толщиной. Амели следовало признать, что у ее страшного мужа есть вкус. Изумительный вкус, достойный настоящего художника. Если, конечно, все это выбирал он…
Неожиданная догадка заставила задержать дыхание: если кому и приписывать изумительный вкус в этом доме — так это Нилу. И если все эти платья…
Мари расправляла юбку, любовно погладила ткань ладонью и едва не пищала от восторга:
— Госпожа, вы только послушайте! Она хрустит! Как корочка пирога!
Платье не могло не нравиться. Амели даже на мгновение забыла о своих страхах, представляя, как будет выглядеть в этой роскоши. Как захрустит проклятая юбка. Но тут же погрустнела: пусть платье изумительное, но Феррандо лишал ее права выбора. Даже в туалетах. Она и сама была куклой, которую наряжали по собственной прихоти и брали поиграть, когда вздумается.
Так чего же еще надо?
Мари принесла свежую сорочку и с удивительной силой и сноровкой затягивала корсет:
— А я, госпожа, как увидела — обомлела. И где же вы, барышня, так голубое платье загваздали?
— Что? — Амели обернулась, тесемки тут же распустились, сводя на нет все усилия Мари. — Что с платьем?
— Испачкано, госпожа. Будто упали где. Неужто не заметили?
Амели с трудом сглотнула, отвернулась и задрала подбородок:
— Я нигде не падала.
Мари вновь взялась за шнурки:
— Не печальтесь, барышня. Я уж все отчистила, отгладила — как новое. Главное, чтобы сами не ушиблись.
Когда Амели спускалась в злосчастный колодец, терлась правым боком о камни, буквально сползала по стене. Грязное платье — бытовая мелочь. Уж, подобное не должно доходить до ушей ее мужа. Но… выходит, вместо испорченного платья прислано другое?
Новый туалет вмиг потерял свое очарование. Не обрадовал даже футляр с драгоценным гарнитуром: жирандоли и изящная нитка оправленных в золото почти черных гранатов. Амели мельком взглянула на себя в зеркало и поспешно вышла.
В саду хорошо дышалось. Мари была права: солнце пригревало почти летним теплом. Пищали стрижи, проносясь над головой, в листве распускали трели пеночки-трещотки. Пахло нагретой зеленью. Амели свернула на большую аллею, к фонтану — теперь хотелось за милю обходить оранжерею.
Нил будто ждал ее. Сидел на бортике, жмурился на солнце и смотрел вдаль, потом снова и снова склонялся над бумагой. Заметив Амели, он поднялся, едва заметно кивнул в знак приветствия:
— Ты сегодня очень красивая. Впрочем, — он опустил голову, будто тушуясь, — как и всегда.
— Ты, правда, так считаешь?
Он лишь хмыкнул и засунул рисунки в неизменную сумку.
— Кажется, я до сих пор так и не поблагодарила тебя за портрет. С меня никогда не рисовали портретов.
— Очень зря. Каждый художник стремится запечатлевать красоту. — Он замялся: — А я, кажется, должен благодарить за пирог.
— Тебе понравилось?
— В жизни не ел вкуснее, — прозвучало привычно-сипло, но так проникновенно, что Нил, кажется, сам устыдился и отвел глаза.
Амели чувствовала, как краснеет. Лишь несколько искренних слов — и хотелось плакать. Она развернулась и зашагала вдоль фонтана, пряча лицо. Не надо богатых туалетов, роскошных покоев — ничего не нужно. Просто слышать вот такие простые ответы. Без условностей, без скрытых угроз.
Нил догнал ее и пошел рядом:
— Тетка говорила, что ты не здорова.
Амели отмахнулась:
— Ерунда. Простыла в прошлый раз в саду.
— Вечерами все еще холодно.
Беседа приобретала глупый светский характер. Амели понимала, что нужно вернуться к теме портрета, но теперь не знала, как это сделать.
— А ты вечерами не рисуешь?
Нил пожал плечами:
— Когда как… Разве что по памяти.
— Тетка Соремонда показывала мне в кухне твою резьбу.
Он усмехнулся:
— Было дело.
— А что ты еще умеешь?
Нил вдруг остановился. Пристально смотрел на нее, будто сомневался в чем-то, и отвернулся:
— Я знаю, что ты была там.
Амели вздрогнула, будто ее укололи, похолодела.
— Где?
Он шумно выдохнул:
— В колодце.
Амели молчала, чувствуя, как отчаянно колотится сердце. Сорвала апельсиновую ветку и начала нервно обдирать листья. Наконец, обернулась:
— Кто еще знает?
Нил опустил голову:
— Только я.
— Расскажешь?
Он едва заметно покачал головой:
— Не хочу добавлять тебе проблем.
— А откуда знаешь?
— Я часто рисую в парке. Видел, как ты спускалась в колодец со свечой.
Вдруг стало удивительно легко. Значит, теперь Амели может говорить обо всем. Наконец-то может говорить! Она взяла Нила за руку и сжала, заглядывая в глаза:
— Создателем прошу: скажи, что там происходит?
Он не отнял руки, хотя это касание длилось многим дольше, чем допустимо:
— Я и сам толком не знаю.
Амели сжала сильнее:
— Скажи, что знаешь. Клянусь, это останется тайной.
Только сейчас она вдруг подумала, как привыкла к его голосу. Просто не замечала, что Нил низко сипит.
Он лишь пожал плечами:
— Я делаю лишь то, что велят. Велено изваять — я не задаю лишних вопросов.
Амели вновь сжала его руку:
— Они живые. Клянусь.
— Кто?
— Твои статуи.
Он выдернул руку, нахмурился. Даже осенил себя знаком спасения:
— Не гневи Создателя. Статуи — это всего лишь статуи. Глина. Камень.
— Поверь мне! И Мари!
Нил покачал головой:
— Мне надо идти.
— Мы должны спуститься вместе. Слышишь? Я хочу, чтобы ты увидел.
— Я много раз был там. Много, много часов. Это просто камень, Амели.
— А те женщины, которых горбун сбрасывает с обрыва в реку?
Нил попятился, натянуто улыбаясь:
— Прости, мне пора.
Амели вскинула подбородок:
— Пошел доносить?
Кажется, он обиделся:
— За кого ты меня принимаешь?
— Значит, и ты против меня?
Нил поджал губы:
— Хорошо. Я пойду с тобой. Когда горбуна не будет. А сейчас, прости, мне пора.
Он развернулся и торопливо зашагал в сторону замка.
Амели сидела у окна, глядя в темнеющий сад. Разговор с Нилом, который сначала принес такое облегчение, теперь не давал покоя. Она вновь и вновь прокручивала в голове встречу у фонтана, и с каждым разом уверялась,
