Теперь оставалось только ждать, когда представится случай отправить письмо в Лондон. Мисс Мэйдерсон говорила, что время от времени из Меридейл-Хауса кто-нибудь приезжает за слугами. Значит, можно надеяться, что рано или поздно здесь появится человек, не связанный родством ни с кем в замке или в поместье.
Конкретного плана действий Арабелла не имела, однако решила на всякий случай подготовить письмо, чтобы потом не сочинять его в спешке, когда не будет возможности тщательно обдумать каждое слово.
Когда опасное послание было написано, девушка после некоторых размышлений спрятала его в зеленую бархатную сумочку, доставшуюся ей вместе с платьями маркизы.
Покончив с делами, Арабелла выглянула в окно. Было совсем рано: на небе едва брезжила алая полоска зари. Девушка сняла шаль, наброшенную поверх ночной сорочки, и скользнула в постель. Свежесть утреннего ветерка, ворвавшегося в открытое окно, ласкала лицо и успокаивала кожу, опаленную жаром страстных губ маркиза.
Арабелла прикрыла глаза и снова ясно услышала его хриплый голос:
"Я никогда не смогу жениться на вас!"
В первое мгновение у нее было такое чувство, будто ее ударили. Когда она заговорила, собственный голос показался ей чужим.
"Это из-за различия в нашем положении?" – только и спросила она.
Глаза маркиза полыхнули огнем.
"И как только подобное могло прийти вам в голову?! Да, мне неизвестно, из какой вы семьи, зато мне известно другое: вы оказали бы мне высочайшую честь, согласившись стать моей женой. Это я считал бы себя недостойным вас".
"Тогда я ничего не понимаю", – едва слышно произнесла Арабелла.
Маркиз приблизился к ней.
"О моя возлюбленная девочка! Я сделал вам больно, – сокрушенно проговорил он. – Обидеть вас все равно, что оторвать крылья у бабочки: вы так же хрупки и так же прекрасны.
В голосе маркиза зазвучали глубокие, ласкающие ноты, и вдруг настроение его резко переменилось.
Вы снова вводите меня в искушение, Арабелла. Когда я смотрю в ваши глаза, я забываю обо всем на свете, когда вижу ваши подрагивающие губы, думаю только о том, что страстно хочу их целовать. Ну не пытка ли это?! Если вы останетесь, уехать придется мне!"
"Нет, нет! – вскричала Арабелла, вспомнив о той смертельной опасности, которая подстерегала маркиза за пределами замка. – Ни в коем случае! Если бы объяснили мне…"
"Почему я не могу жениться? – перебил ее маркиз. – А разве это не очевидно?"
"Нет", – ответила Арабелла, устремив на него полный недоумения взгляд.
"Даже когда вы смотрите на Бьюлу?" – тихо спросил маркиз.
"Бьюлу?!"
"Именно. Неужели вы полагаете, я хочу, чтобы мой ребенок оказался таким, как она? Только представьте, что это мой сын… наследник титула и всего, чем я владею!"
"Но это невозможно", – начала Арабелла.
"К чему слова, – прервал ее маркиз. – Это у нас в роду. В крови Бельмонтов, которой я так гордился! Я изучал историю своего рода. Один мой предок был казначеем короля Генриха Восьмого, другой командовал армией у Карла Второго. Мой прапрапрадед дрался с Мальборо. Все это были сильные, красивые люди, которыми гордилась бы любая семья".
"Бьюла, без сомнения, является печальным исключением".
"Ой ли? Кто знает, какие семейные тайны хранит история? А вдруг уродство и безумие передаются в нашем роду из поколения в поколение?"
В голосе маркиза было столько боли, что Арабелла сочувственно положила руку ему на плечо.
"Прошу вас, милорд, не мучьте себя! Ваши подозрения беспочвенны".
"Разве у вас есть доказательства? – ответил маркиз и, закрыв лицо руками, отвернулся. – Теперь вы знаете, – через некоторое время снова заговорил он, – почему я все это время не приезжал домой".
"Вам было страшно видеть девочку?"
"Страшно! Я, человек, которого отмечали за храбрость в бою, человек, ни разу не дрогнувший перед лицом неприятеля, превращался в жалкого труса при мысли о встрече с этим несчастным созданием!"
"Но вы же видели ее раньше?"
"Мне следует рассказать все с самого начала. Я поклялся никогда не говорить на эту тему, но вы должны знать, почему моя любовь к вам, всего лишь волшебный сон, который лучше забыть".
"Я никогда не сделаю этого!" – отрезала Арабелла.
"О дорогая! За эти слова я люблю вас еще больше. Но выслушайте же меня до конца. Может, тогда и в ваших глазах я буду так же обречен, как в своих собственных".
"Давайте присядем", – мягко предложила Арабелла, увлекая маркиза на софу около камина. Лицо его было странно осунувшимся: за то время, что они провели в этой комнате, он, казалось, постарел на несколько лет.
"Несчастье с отцом произошло, когда я был в Оксфорде. Узнав об этом, я бросился домой и застал его в очень плохом состоянии. На мое предложение остаться матушка ответила отказом: она не хотела, чтобы я бросал учебу. Мне было двадцать тогда, и мой диплом представлялся нам обоим чем-то очень важным. Я продолжил занятия и снова появился дома только на каникулах. Отец угасал, а матушка находилась в постоянном нервном напряжении, что было на нее совсем не похоже. Более того, она была на грани срыва, беспричинно плакала и буквально цеплялась за меня, когда мне пришло время возвращаться в университет. Вполне естественно, что подобное матушкино состояние я объяснял ее тревогой за отца. Врачи почти не оставляли отцу надежд на выздоровление, – сделав над собой усилие, продолжал маркиз, – тем не менее известие о его кончине было для меня настоящим ударом. Я поспешил домой, чтобы помочь матушке с похоронами. Именно тогда у меня закралось подозрение, что она ждет ребенка. Я не стал докучать ей расспросами и отправился к Мэтти: Она подтвердила мою догадку. Мне показалось странным, что матушка не сказала мне обо всем сама. Ее недоверие глубоко уязвило меня".
И снова в голосе маркиза послышалась боль, глубоко тронувшая Арабеллу.
"Впервые в жизни мне казалось, что нас разделяет какая-то стена. А ведь до этого мы были очень близки. Возможно, между матерью и сыном всегда существуют особые отношения, непохожие ни на какие другие. Как бы то ни было, я чувствовал матушкину отчужденность, и меня это очень задевало. Похороны состоялись на следующий день. У могилы матушка свалилась без чувств. Мы отнесли ее домой. Ночью родился ребенок – раньше срока, как мне сказали".
Маркиз умолк. Арабелла почувствовала горячую волну сострадания, но нужные слова почему-то не приходили.
"Вы должны знать еще кое-что, – через некоторое время возобновил он свой рассказ. – Когда мне было лет пять или шесть, один из пастухов, желая, видимо, позабавить меня, показал мне ягненка, родившегося с двумя головами. Даже взрослому стало бы не по себе от подобного зрелища. У ребенка оно вызвало настоящий ужас! Помню страшную дурноту, которая охватила меня. Я опрометью побежал домой и спрятался в своей спальне. Никто, даже матушка, не знал, что случилось, меня же стали преследовать кошмары. Мне снились омерзительные чудовища, от которых не было никакого спасения".
