Оливия пожала плечами, стараясь сохранять спокойствие.
– Не понимаю, почему вас это интересует, ваша светлость.
– О, вас это удивит! Любопытство – это чудесное развлечение.
– Признаться, я удивлена, что вы нуждаетесь в развлечениях, – заметила Оливия. – Может быть, вы разгоните хандру, если выйдете из дома?
– И тем самым лишу себя вашего острого язычка? – Он угрожающе улыбнулся. – Да неужели мы совершим такую глупость? У меня есть некоторые другие возможности развлечься.
Оливия притворилась, что не слышит его.
– Должна заметить, что любопытство – самое опасное снадобье от скуки.
– Почему же, миссис Джонсон? – Он уперся подбородком в кулак. – Неужели вы только что заявили, что представляете собой опасность? Боюсь, леди Риптон забыла об этом упомянуть.
– Ни к чему беспокоиться, – ласково проговорила Оливия. – Я просто обратила ваше внимание: вы можете нанять вместо меня очень степенную экономку.
Герцог рассмеялся, и Оливия увидела ряд его ровных белых зубов и ямочку на подбородке, обычно скрытую.
– Туше! – воскликнул он.
Оливия тоже была готова улыбнуться, но вместо этого крепко сжала губы. Им не следует развлекать друг друга. Любой, кто стал бы свидетелем этой сцены, любой, не знакомый с ними человек, принял бы их за мирно пререкающихся любовников.
Что за странная мысль! Теперь Оливия понимала, что имеют в виду, когда говорят: милые бранятся – только тешатся. При мысли об этом у нее перехватило дыхание.
– Ага! – Герцог приподнял брови. Оливия поняла, что только что снова поднесла руку к носу, чтобы поправить очки.
– Тут пятно. – Она сняла очки, чтобы протереть их носовым платочком, а Марвик просто потянулся и выхватил очки из ее руки.
Оливия вскочила.
– Отдайте мне очки!
Слишком поздно: герцог уже поднес очки к глазам и внимательно вглядывался в линзы. А потом удивленно посмотрел на нее.
Сев, Оливия напряженно выпрямилась. Ждать его неизбежного вердикта было сродни агонии. Теперь герцог знал: очки нужны ей не для того, чтобы лучше видеть; стекла в них хоть и толстые, но обычные.
Он молча отдал ей очки. Их пальцы слегка соприкоснулись, и она вздрогнула, потому что от этого прикосновения по ее телу пробежала дрожь – как будто его поцелуй в ладонь сделал ее особо чувствительной, и теперь она стала совсем беззащитной.
Как унизительно! Оливия снова надела очки на нос, чувствуя, что ее подташнивает. Сейчас он начнет задавать ей вопросы, а у нее нет достойного, не вызывающего смех объяснения, почему она носит очки.
Оливия откашлялась. И собралась с духом. Но вместо того, чтобы расспрашивать ее, герцог склонился над шахматной доской и стал внимательно изучать расстановку фигур.
Он давал Оливии шанс взять себя в руки.
Нет! Ей хотелось верить, что она неправильно его поняла. Но к горлу подкатывал комок. Доброта – вещь весьма недооцененная. Она как-то поклялась себе, что никогда не будет пренебрежительно относиться к ее оценке. Вот только ей никогда не приходило в голову, что она разглядит доброту в герцоге Марвике…
Оливия скрыла смущение, разглядывая свой носовой платок, который она складывала, пока он не превратился в крохотный плотный квадратик.
Марвик переставил ладью.
– Шах!
Убрав платок, Оливия подвинулась к столу. Ее король был в опасном положении. Но она чувствовала, что есть простой способ избавить его от угрозы. Однако не могла сосредоточиться. Интересно, какие мысли приходят в голову герцога о ее маскировке? Он может счесть ее сумасшедшей, ну и что с того? Он и сам не являет собой образец разумного поведения.
Оливия сдвинула королеву, чтобы загородить ладью, и слишком поздно поняла, что сделала ее доступной коню. Марвик в два хода поставит ей шах и мат, и пути назад нет.
Герцог поднес руку к коню, задержался там на мгновение, а потом двинулся к своему слону.
– Не надо! – вырвалось у Оливии.
Их глаза встретились. И снова этот обжигающий разряд – словно герцог прикоснулся к ней. Сейчас его глаза были насыщенного синего цвета. Правильнее сказать – сапфирового.
– Что «не надо»? – спросил он, но было что-то жаркое и жадное в его взоре – что-то, говорящее куда больше, чем его слова. Оливия не могла отвести от него глаз. Женщина может утонуть в глубине его взгляда. Утонуть в нем. И она бы с радостью сделала это.
Эта мысль эхом отозвалась в голове, и Оливию охватила паника. Что она делает?
– Вы понимаете, что я имею в виду, – сказала она. – Я проиграла, и не надо меня жалеть.
Выпрямившись, он печально улыбнулся.
– Как вы жалели меня всю первую половину партии?
– Это не было жалостью. – О, ей вовсе не хочется, чтобы он ей нравился! Особенно, если его глаза могут очаровывать ее, а губы могут превратить ее в заговаривающуюся дурочку. Какая гибельная комбинация!
– Служанка не может жалеть своего нанимателя. – А он все еще остается ее нанимателем, хоть она и попросила его найти ей замену. Он – герцог Марвик. Ее следующая жертва. – Это была всего лишь продуманная стратегия. – Избегать его – тоже хорошая стратегия. Зачем она вошла в его покои?
Герцог пожал плечами.
– Вы снова подбираете слова с осторожностью. Но я назову это жалостью, миссис Джонсон, когда ошибка девчонки приводит к потере ее пешек – и все ради того, чтобы не уязвить гордость человека, который когда-то считал себя хорошим шахматистом.
Она правильно его услышала? «Ошибка девчонки»? Никто никогда в жизни не использовал этих слов, чтобы описать ее. Они делали ее маленькой и хрупкой, хотя без каблуков ее рост достигает почти шести футов.
Оливия вонзила ногти в колени, чтобы наказать саму себя. Не надо льстить себе мыслью о том, что Марвик считает ее женственной. Да, возможно, он добр. Да, возможно, у него потрясающие глаза. Но он не ее мужчина – не может им быть. И у нее нет ни малейшего желания делать из себя дурочку. Допустим, эта искра пробегает между ними обоими. Но это лишь послужит ему приглашением к тому, чтобы он воспользовался своим положением. А что… потом? Она в любом случае обворует его.
Оливия заставила себя демонстративно безразлично пожать плечами.
– Едва ли меня можно назвать девчонкой. Я же выше большинства мужчин.
Внимательный взгляд герцога заставил ее осознать свою ошибку. Ее слова слишком явственно дали понять, что она думает о своей внешности. И что ей небезразлично, какой видит ее он.
Хотя на самом деле это не так.
– Совершенно верно, – сказал Марвик – Но, поскольку мне довелось перерасти вас, то я, к счастью, этого не замечаю. – Он вновь улыбнулся – медленной, открыто двусмысленной улыбкой.
Оливия бросила встревоженный взгляд на дверь. До этого ее не беспокоило, что дверь закрыта. Но теперь при виде захлопнутой двери у нее перехватило дыхание.
