Этот разговор Джанбал запомнила смутно. Слышала его, конечно, – но в памяти у нее почти ничего не отложилось. О выкупе каких-то бывших на галере пленных речь шла… о том, как и где будет подсчитан выкуп в первый раз (кажется, он оставался на шаике, далеко отсюда, а Каторжному Паше надлежало отправиться туда на той же лодке, на которой сейчас прибыл посредник)… когда и каким образом вручен… список пленных обсуждался…
Для Бал все это было «чужое горе». Ее сейчас интересовало лишь одно: продолжают ли их с Айше числить гостями – или тоже переведут в разряд пленных? Она и прокралась в капитанский шатер с целью подслушать это, а не разговоры о выкупе галерных гребцов.
А вот что такое «меч посредника», ей все же довелось узнать. Рыцарь послушания стоял так, что был ей виден, хотя, вообще-то, в узкую щель между сундуком, за которым девушка затаилась, и какой-то шелковой драпировкой (да будет сразу и благословен, и проклят Каторжный Паша с его стремлением превратить шатер в подобие дворцовой палаты!) рассмотреть что-либо получалось плохо. Меч на его поясе был огромен, еще чуть-чуть – и на плече впору такую громадину носить, как алебарду.
И, как видно, в какой-то момент пиратский капитан действительно приказал сделать то, что ранее советовал Наили-баши. Барон Фондерцу, не чинясь, повиновался, вынув из ножен клинок. И никакого клинка там не оказалось: вместо него был короткий бронзовый клинышек, удерживавший громадную рукоять в пустых ножнах.
Без оружия явился к пиратам орденский посредник. Как и следовало.
Потом долгие минуты девушка была занята тем, что пыталась принять в своем закутке хоть сколько-нибудь удобное положение, немного распрямить затекшую спину, но при этом не нашуметь и, главное, не заорать от боли в сведенных судорогой мускулах. И когда она с этим справилась, Фондерцу в капитанском шатре уже не было. А два капитана, сидя друг против друга на атласных, султану впору, подушках, вели между собой негромкий разговор.
– …С десяток азапов, – говорит старший капитан. – Много – дюжина. За глаза хватит. А укрыть их там тоже не сложно.
– Да, – коротко отвечает его помощник. – Это-то проще некуда.
– Что, муфтием заделался? – Голос Каторжного Паши так напитан издевкой, что хоть выжимай. – Праведный Наили, подумать только!
Второй капитан отвердевает лицом.
– Не в том дело, – говорит он. – Просто после того, как присвоишь выкуп и захватишь тех, кто его привез, ты кончился как кара-кашлыкер, понимаешь? Вот уж не думал, что это нужно объяснять. И мы все кончились с тобой.
– Так и самое время, – спокойно отвечает Каторжный Паша. – Ты что, до старости собираешься пиратствовать? Всего золота в кошель не сложишь. А вот эти пуды серебра – очень даже можно… напоследок. И за рабов цену. И за шаик – как он тебе, кстати, показался, хорош ли?
– Вот так, значит… – после паузы произносит Наили-баши.
– А как иначе? Что нам из себя строить тех, кем мы не являемся? Отец – лук, мать – горошина, а он, видите ли, чайная роза…
Снова пауза.
– Что ж, я и вправду на розу не похож, – соглашается Наили. – Ни цветом, ни запахом. Дальше что?
– Дальше? А что хочешь. Я для себя хочу земельное владение где-нибудь в бейлике Медийе, большое и привольное, меньше чем на касыр[7] не соглашусь.
– А я?
– Ну и ты на меньшее не соглашайся, кто ж тебя неволит. Азапов поделим по-честному, составим из них свою личную стражу. Вот только командира их, азеблер-агасы, я тебе не уступлю: должна же у старшего капитана быть хоть какая-то привилегия!
Опять пауза. Долгая.
– Если выделить «султанскую долю», то на два касыра не хватит, – уже совершенно деловым тоном говорит Наили.
– «Если»… – с особенным выражением повторяет Каторжный Паша.
– М-да… – Помощник капитана делает неопределенный жест. – В Истанбуле за такое сажают в темницу на всю оставшуюся жизнь – по меньшей мере. А Рыжебородый Хызр за подобное сажал всего на неделю, зато сразу на кол.
– За неотчисление «султанской доли»? Сказки-то мне не рассказывай!
– Нет, при чем тут это? За нарушение кодекса кара-кашлыкера.
– Да уж. – Капитан без особого волнения кивает. – Но его сейчас нет среди живых. А мы – есть.
Тут Бал впервые насторожилась. Она, в общем, отлично понимала, о чем сговариваются главари пиратов, для чего им нужны азапы – отборные бойцы, мастера абордажа, по сравнению с которыми кара-кашлыкери, обычные пираты, все равно что кошка рядом с рысью. Но вот наконец впервые прозвучало имя Рыжебородого Хызра. Пусть и совсем по иному поводу.
Хызр Рыжебородый. Хайр ад-Дин Кызыл-Сакал. Хайреддин Барбаросса, как зовут его неверные. А «Хызром» его прозвали как раз правоверные: великий праведник Хызр известен тем, что проводит людей через море, – ну и про Барбароссу такое можно сказать. Только Хызр проводит от одного морского берега к противоположному берегу, а Хайреддин, пират и адмирал, – от поверхности моря до его дна.
Прежде чем напороться на людей Каторжного Паши, девушки как раз говорили друг с другом о Хызре: Айше заинтересовалась, отчего у Аджарата, отца Джанбал, такое прозвище. Не из-за спасения на море совсем, а потому, что у Хызра и других «скрытых праведников», по преданиям, на одном из больших пальцев отсутствует последний сустав. Так что, если хочешь знать, приветствовать их надо почтительно, двойным рукопожатием: тогда, может, и нащупаешь.
Аджарат, тогда еще носивший совсем иное имя, обрел сходство с Хызром в сабельном бою. Это было все, что Бал сочла возможным рассказать своей названной сестре. Та, впрочем, и не настаивала, понимала, где надо остановиться.
А вот Барбароссу знала уже сама Айше. То есть его знают все, но она в детстве видела своими глазами. Это уже благодаря своему отцу…
Сама по малолетству и принадлежности к женскому полу не вступала в разговоры с пиратским султаном, но слышала его разговоры с отцом, да и вообще к разговорам взрослых тогда с большим интересом прислушивалась. Потому ей сейчас и пришла в голову мысль выдать себя и Бал за внуков Барбароссы. Детей не Хасан-паши, сына Барбароссы (его-то родню определили бы быстро), а дочери Озлем. Той Озлем, которая волею отца вступила в брак с неким Юсуп-беем.
Бал об этой дочери, во всяком случае, слыхом не слыхивала. Среди пиратов тоже не нашлось никого, кто знал бы про нее. А вот про Юсуп-бея кто-то слышал, был у Барбароссы такой подручный… не из первых, давно и далеко, в Алжире.
