– Вы не можете относиться к своим обязательствам легкомысленно, – продолжал он, и с каждым словом его голос звучал все громче. – Вы это понимаете?
Интересно, подумала Люси, что будет, если она схватится за голову и закричит во все горло?
«Господи, умоляю Тебя, спаси меня от этой пытки!»
Да, пришла к выводу Люси, это могло бы оттолкнуть его. Возможно, он решил бы, что она слаба рассудком и...
– Конечно, лорд Давенпорт, – услышала она собственный голос.
Трусиха. Жалкая трусиха.
И вдруг, как заводная игрушка, у которой кончился завод, лорд Давенпорт успокоился и сел на свое место.
– Она будет графиней! – гремел Давенпорт. – Графиней!
Хейзелби устремил спокойный взгляд на отца.
– Она станет графиней только после вашей смерти, – проговорил Хейзелби. – И тогда, – продолжал он, машинально положив в рот крохотный кусочек рыбы, – для вас это не будет иметь значения, не так ли?
Люси расширившимися от удивления глазами уставилась на лорда Давенпорта.
Кожа графа стала пунцовой. Ее цвет стал жутким – воспаленным, глубоким, с темным отливом, на левом виске вена уже не пульсировала, а подскакивала. Давенпорт сверлил взглядом Хейзелби, и от ярости его глаза превратились в щелочки. В его облике не было угрозы, он не порывался ударить его или причинить другой вред, но было совершенно очевидно – и Люси могла бы поклясться в этом, – что в тот момент граф люто ненавидел сына.
А Хейзелби на все это лишь спокойно произнес:
– Сегодня стоит замечательная погода! – И улыбнулся.
Улыбнулся!
Люси не сводила с него изумленного взгляда. Дождь льет уже несколько дней! И разве он не понимает, что его отца вот-вот хватит апоплексический удар? Было видно, что лорду Давенпорту ужасно хочется плюнуть в сына, и Люси даже через стол слышала, как он скрипит зубами.
Неожиданно, когда воздух в комнате уже запульсировал от ярости, тишину нарушил дядя Роберт.
– Я рад, что мы решили устроить свадьбу в Лондоне, – сказал он. Его голос звучал ровно, спокойно и решительно, как будто он всем давал понять: «Все, закончили и забыли». – Как вам известно, – продолжал он, пока остальные приходили в себя, – две недели назад Феннсуорт устроил свадьбу в Эбби. Конечно, историю предков забывать нельзя – кажется, семь графов устраивали там свои церемонии, – но, признаться честно, почти никто из гостей не смог приехать.
Люси подозревала, что это было связано не только с местоположением, но и со спешкой, отличавшей свадьбу Ричарда, однако сейчас было не время спорить о причинах отсутствия гостей. Ей же церемония очень понравилась именно своей камерностью. Ричард и Гермиона были невероятно счастливы, и над всеми присутствующими витал дух любви и дружбы. Свадьба действительно получилась радостной.
Радостное ощущение сохранялось только до следующего дня, когда молодые на медовый месяц уехали в Брайтон. Люси еще долго стояла на аллее и махала им вслед. Она впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и одинокой.
Скоро они вернутся домой, напомнила она себе. Еще до ее свадьбы. Гермиона будет ее единственной подружкой, а Ричард поведет ее к алтарю.
А пока ей приходится довольствоваться обществом тети Харриет. И лорда Давенпорта. И Хейзелби, который либо отличается блестящим умом, либо просто не в себе.
Она оглядела сидевших за столом троих мужчин, которые в настоящий момент устраивали ее жизнь. Ей придется смириться. Потому что ничего другого не остается. Нет смысла оставаться несчастной, нужно смотреть на вещи оптимистически, хотя это и трудно. Просто следует всегда помнить, что могло бы быть и хуже.
Люси даже принялась мысленно составлять список тех самых вариантов, когда могло бы быть хуже.
Однако перед ее внутренним взором все время появлялось лицо Грегори Бриджертона – и варианты, когда могло бы быть лучше.
в которой наши герой и героиня встречаются вновь, что вызывает бурный восторг у лондонских птицКогда Грегори увидел ее – в Гайд-парке, в первый день после своего возвращения в Лондон, – его первой мыслью было: «Ну естественно!»
Ему казалось совершенно естественным, что он неожиданно встретил Люси Абернети буквально в первый час после своего приезда в Лондон. Она занимала его мысли почти постоянно с того момента, когда их дороги разошлись в Кенте. И хотя он считал, что она живет в Феннсуорте, его, как это ни странно, совсем не удивило, что первым знакомым человеком, которого он встретил, вернувшись из деревни, где провел целый месяц, оказалась она.
Он приехал в город прошлым вечером. Устав после долгого путешествия по раскисшим дорогам, он сразу отправился спать. А когда проснулся – кстати, раньше обычного, – мир еще не успел просохнуть после продолжительных дождей, зато солнышко светило ярко.
Грегори быстро оделся и вышел из дома. Ему всегда нравилось, как пахнет воздух после сильной грозы. Чистотой, даже в Лондоне. Нет, особенно в Лондоне. Это были короткие периоды, когда город пах вот так – сочно и свежо, как листья.
Грегори имел небольшую квартирку в особнячке в Мэрилебоне. Обстановка в квартире была простой, и ему там очень нравилось. Он чувствовал себя там дома.
Его брат и мать не раз приглашали его жить с ними. Друзья считали его сумасшедшим из-за того, что он отказывался, – обе резиденции были роскошными и, что самое главное, оборудованы лучше. Однако Грегори прочно держался за свою независимость. И не потому, что не хотел, чтобы ему постоянно указывали, что делать, – просто он не выносил контроля. Даже если мать делала вид, будто не вмешивается в его жизнь, он знал, что она всегда пристально наблюдает за ним, следит, как он строит свою светскую жизнь.
Есть одна барышня, и есть другая барышни, и он должен потанцевать с обеими – дважды – на следующем суаре, и, кроме того, он ни в коем случае не должен позабыть еще об одной барышне. Той, которая стоит у стены, – ну, как же он ее не видит, вон она стоит в одиночестве. Он должен помнить, что ее тетка – очень близкая ее подруга.
У матери Грегори было очень много близких подруг.
Виолетта Бриджертон благополучно выдала замуж и женила семерых из восьми своих детей, и теперь весь пыл ее матримониальной лихорадки вынужден был терпеть один Грегори. Он, естественно, обожал мать и был благодарен за то, что она так сильно беспокоится о его благополучии и счастье, но иногда она вызывала у него желание рвать на себе волосы.
С Энтони дело обстояло еще хуже. Ему даже не было надобности что-то говорить. Одного его присутствия было достаточно, чтобы у Грегори возникло ощущение, будто он по каким-то причинам недостоин родового имени. Трудно пробивать себе дорогу в жизни под постоянным надзором могущественного лорда Бриджертона. Насколько понимал Грегори, его старший брат ни разу в жизни не совершал ошибок.
