Кейт снова засмеялась, на этот раз звуки ее смеха были похожи на скрежет.
— О, Гарри. Теперь вы хотите понять. Вам не пришло в голову просто спросить меня еще тогда? — Кейт перебирала бахрому на конце одеяла, неотрывно глядя на свои пальцы. — Неуправляемая. — Она вздохнула. — Откуда мне было знать? Не думаю, что я была неуправляемой, но, в конце концов, разве мне судить? Я помню, я всегда старалась убежать, чтобы увидеть отца. И каждый раз мои няньки и учительницы получали выговор, так что могу представить, что они чувствовали. Но отец оставлял наказание им. Нянечка Додд предпочитала библиотеку. Она заставляла меня стоять с книгами на голове. Это мисс Фрейзер, учительница, додумалась до «норы»[8].
Гарри посмотрел на нее:
— «Нора»?
Она неприязненно взглянула на него:
— Да. В библиотеке.
Он сел в кресло рядом с ее креслом.
— Вас закрывали в «норе»?
Кейт пожала плечами, подтянула одеяло выше.
— Когда Фрейзер поняла, что мое пребывание в библиотеке только помогает мне учить латинский, она решила, что «нора» — идея получше. Не так много книг.
Гарри видел, что она дрожит, и чувствовал себя ужасно.
— Я думал, это был ваш муж…
Кейт подняла на него глаза:
— Кто поспособствовал моему особому отношению к темноте? О нет. Хотя он с радостью воспользовался открывшимися возможностями.
— Но ваш отец…
Кейт снова смотрела вниз.
— Я уверена, он не знал об этом.
Гарри никогда бы не назвал Кейт Хиллиард уязвимой, ранимой. Однако он представил себе одинокую, напуганную маленькую девочку — и ему стало больно за нее. Он вспомнил, как в первый раз увидел ее, крадущуюся на задворках Грейнджа, неуверенную, пугливую, как молодой олененок. Тогда он подумал, что это одна из сироток из находившегося неподалеку работного дома.
Она продолжала, как если бы Гарри вообще не было в комнате:
— В конце концов я поняла, что мой отец просто не хочет видеть меня. Однажды я спросила его почему. — Она продолжала быстрыми движениями перебирать бахрому. — Это был единственный раз, когда мой отец ударил меня.
Гарри казалось, что тем летом он повстречал эльфа: распущенные волосы, запачканные юбки, глаза, искрящиеся смекалкой и озорством. У нее была такая проказливая, сияющая улыбка.
— Вы казались такой счастливой, — сказал он. — Такой бесстрашной.
Кейт бросила на него быстрый взгляд, потом снова стала смотреть на огонь.
— Я и была. Что заставило вас думать, что у меня был ребенок от Джорджа? — спросила она, не поднимая глаз.
Гарри подошел к окну и смотрел в пустую темноту.
— Ваш отец сказал мне. Он сказал, вы все лето бегали к Джорджу и неизбежное произошло. Что он был только… последним.
Мрачный, жутковатый хохот вырвался из нее.
— И мой отец поклялся в этом?
— Конечно. Почему бы еще, как вы думаете, я поверил ему?
Повернувшись, он увидел, что Кейт качает головой.
— Разумеется, — сказала она очень спокойным голосом, глядя в никуда. — Почему бы еще?
Гарри простоял так несколько долгих минут, но она не произнесла больше ни слова.
— Кейт?
Она не ответила, она его вообще не замечала. Она продолжала качать головой, глаза у нее были яркими и прозрачными, лицо странным образом вытянулось, как если бы состояло из одних костей, обтянутых кожей. Но когда он подошел к ней, она отодвинулась, крепко сцепив лежащие на коленях руки. Она была похожа на брошенного ребенка.
Он склонился к ней.
— Кейт.
Она неожиданно встала.
— Надевайте ваши штаны, Гарри.
Он стоял, совершенно сбитый с толку.
— Мои штаны?
— Мне нужно показать вам кое-что.
— Кейт, сейчас четыре часа утра.
— Самое время.
И, ничего не прибавив, она развернулась и направилась в свою спальню. Оставшись один, Гарри подумал и оделся.
Он встретился с Кейт через пять минут у двери в свою комнату.
— Что теперь?
Она не ответила. Одетая в темно-коричневое платье и плащ, с заколотой вокруг головы косой, Кейт не останавливаясь пошла по холлу и дальше через темный дом во двор, потом повела его к конюшням — Гарри увидел свет, услышал, как насвистывает один из грумов. Кейт открыла дверь и вошла внутрь конюшни.
Рассеянно улыбаясь кланявшимся слугам, она пошла в глубину конюшни, где кто-то разговаривал с лошадью. Когда они подошли ближе, Гарри узнал здоровенного простоватого парня, который помогал им отбиваться от «львов». Он был выше Гарри на добрых четыре дюйма, а Кейт рядом с ним казалась просто крошечной.
— Смотрите-ка, Кейт, — сказал он с широкой ухмылкой, снимая шляпу.
Она взяла здоровяка за руку, и он улыбнулся так, как если бы она принесла с собой солнце. Шляпу он держал в другой руке, прижимая ее к сердцу. Все его движения были замедленными и неуклюжими, в его поведении было много детского.
— Гарри, — сказала Кейт, — я хочу познакомить вас с Джорджем. — Она ослепительно улыбнулась своему спутнику. — Джордж — мой кузен.
У Гарри было такое чувство, словно его ударили обухом по голове. О Боже! Это Джордж?
— Не может быть, — запротестовал он. — Вы бы никогда…
— Да, — сказала Кейт насмешливо. — Я бы никогда. Джордж, это мой друг Гарри.
Джордж радостно закивал.
— Я помогал ему спасать вас, да?
Она подарила своему кузену еще одну их самых замечательных улыбок, которые Гарри когда-либо видел.
— Конечно. Не знаю, что бы я делала без вас, Джордж.
Джордж залился румянцем.
— А я без вас, Кейт.
— Мы уходим, чтобы не мешать вам работать, хорошо? — сказала она, похлопав его по руке.
Джордж наклонился, чтобы Кейт поцеловала его в щеку, и смотрел, как она уходила. Гарри пошел следом, он ничего не понимал.
— Мать Джорджа была одной из коровниц в замке, — быстро заговорила Кейт. — Брат моего отца Уилл везде срывал удовольствие. — Она быстро глянула назад через плечо. — Джорджу всегда было лучше всего с лошадьми.
Гарри онемел. У него было чувство, что за эти последние пять минут Кейт выдернула землю у него из-под ног. Ее отец солгал. Не просто солгал, а выдумал самое ужасное обвинение в адрес собственной дочери.
Но почему? Если бы это был отец Диккана, брат герцога, Гарри мог бы понять. Епископ был недалеким, несчастливым, снисходительно взиравшим на окружающих человеком, считавшим себя вправе контролировать других. Герцог Ливингстон был не таков. Благородный, щедрый и заботливый глава семейства, он умело хозяйствовал на своих землях и не забывал о нуждах самого последнего работника. Он числился в палате лордов, был членом тайного совета. Все, что он делал, он делал спокойно, без помпезности, что обличало в нем великого человека.
