— Ты до костей сотрешь руки, если не наденешь это, — сказал он, стаскивая с себя рубаху и сапоги.
Ее руки просто горели от порезов и волдырей, но она считала, что он этого не замечал.
Она сняла обертку и, когда на колени ей упала пара великолепных кожаных перчаток, почувствовала на глазах слезы.
— Спасибо, Росс.
— Не стоит благодарности. — Не глядя на нее, он задул ночник и скользнул в свою постель.
— Означает ли это, что, несмотря на мое неумение, ты все-таки будешь меня учить?
— Думаю, сегодня был худший день. Дальше будет легче.
Это было не так уж мало, учитывая, что он всегда хмурился и ворчал на ее беспомощность. Следующим утром, уже в перчатках, она забралась на козлы фургона, и тут же он сел рядом. Перчатки ей нравились — не только потому, что они пришлись впору, но и потому, что именно Росс подарил их. Более того — он сам их выбрал!
С каждым днем они все больше привыкали друг к другу, а вечерами иногда смеялись, судачили, как и всякая нормальная супружеская пара. Но затем произошло что-то, из-за чего появилась эта жуткая ухмылка на его губах и резкая морщина между черными бровями.
Однажды вечером Скаут предупредил всех, что впереди — глубокий овраг, который предстоит пройти завтра.
— Он очень глубокий, но совершенно сухой, — сообщил молодой человек собравшимся вокруг. — Все будет в порядке, если будете ехать спокойно и не торопясь. Дорога ровная, так что лошадям не придется особенно напрягаться. С другой стороны овраг пологий, поэтому подъем будет без проблем.
Несмотря на предостережения Скаута, одному из возничих не удалось сдержать лошадей. Они обогнали идущий впереди фургон на самой крутизне. Ситуация создалась довольно опасная, лошади в обеих упряжках вот-вот могли понести. Росса попросили помочь угомонить лошадей.
Он все еще пытался утихомирить их и выстроить по другую сторону оврага, когда настала очередь Лидии. Она направила фургон к краю оврага. Высота его кружила голову. Она не хотела, чтобы Росс или кто-нибудь еще укорял ее за задержку. Глубоко вздохнув, она прикусила язык и тронула вожжи, заставив лошадей сделать первые шаги.
На полпути вниз она почувствовала, что колеса скользят. Осторожно она попыталась затормозить. Никакого результата. Манипуляция вожжами только запутала лошадей. Оглянувшись, она увидела, что Ли продолжает спать в своей колыбели в середине фургона. Но даже такой короткой ее заминки было достаточно, чтобы лошади перестали слушаться. Она резко натянула вожжи.
— Нет, Лидия! — крикнул Росс.
Он уже ехал на Счастливчике вровень с фургоном и сразу почуял опасность. Краем глаза она увидела, как он перебросил ногу через седло и вскочил в фургон. Пронзительным свистом он дал знать Счастливчику, чтобы тот освободил путь.
— Не дергай вожжи, натягивай их потихоньку.
Мускулы ее рук, спины и плеч напряглись до предела, она пыталась восстановить контроль над упряжкой, но лошади несли все сильнее, вниз, на каменистое дно оврага.
— Ну, ну, дай-ка мне, — сказал Росс.
Он протянул руки и взял вожжи поверх рук Лидии.
— Спокойно, спокойно, — говорил он, и это в равной степени относилось как к ней, так и к лошадям.
Его щека была так близко, что практически касалась ее щеки. Она слышала его слова, чувствовала его дыхание на своем ухе. А ее руки следовали его наставлениям.
— Видишь? Отпусти их чуть-чуть. Ты продолжаешь управлять. Тихо, тихо, не дергай вожжи, просто твердо держи их. Вот так, Лидия, вот так. Молодец! Еще немножко.
Когда они достигли дна оврага невредимыми, она повернулась к нему с победной улыбкой:
— Получилось! У меня получилось! Правда, Росс?
Поля их шляп столкнулись, и ее шляпа упала на спину. Масса волос, которую скрывала шляпа, оказалась на свободе, разметавшись по плечам. Сердце стучало быстро и тревожно в груди, которой все еще касалась его рука.
Ее лицо, оживленное, взволнованное, было самым красивым из тех, которые он когда-нибудь видел. В любом случае оно было самым соблазнительным, с его редким сочетанием наивности, подчеркиваемой россыпью веснушек, и открытой чувственности, которая была не приобретенной, а врожденной. Ее улыбающийся рот был мягким, податливым, ждущим поцелуя. И, о Боже, как он помнил сладость ее губ на своих!
На солнечном свету трудно было определить цвет ее глаз — что-то между карими и золотистыми. Он увидел в них отражение мужчины. Он увидел одинокого мужчину, которому нужна женщина, не любая, а именно эта. Мужчину, жаждущего утешения, которое обещают этот нежный голос и прекрасное тело.
Он увидел себя. И то, что он увидел, ужаснуло его до глубины души.
Внезапно он ее отпустил и прерывистым голосом, непривычным для них обоих, сказал:
— Ты все сделала верно. — Он взял поводья и отодвинулся, чтобы не касаться ее. — Дальше я буду править сам.
Лидия не могла читать его мысли. На один момент ей даже показалось, что он поцелует ее еще раз. Она почувствовала, как нежность, подобно гигантскому цветку, готова раскрыться в ее груди. Она хотела, чтобы он поцеловал ее. Хотела вновь почувствовать его усы на своих губах, его рот, раздвигающий ее губы, его язык внутри ее рта. И все в ней просто перевернулось при одной этой мысли.
Но ничего не случилось, он продолжал быть суровым и неприступным до того момента, пока утром, в присутствии мистера Хилла, сказал, что сам освежует кроликов, освободив ее от этого занятия.
Он правил лошадьми и после полудня, но беседовать с Лидией явно не желал. Лидия пыталась заговорить, но его ответы были краткими и сдержанными. Тогда, чтобы скрасить путешествие, она открыла книгу Уинстона и начала перелистывать ее страницы с золоченым обрезом. Ей даже удалось прочесть название.
— Айвенго, — прошептала она.
— Айвенго, — поправил Росс.
— А ты умеешь читать? — подняла она голову. Он так пожал плечами, что она поняла: говорить об этом он не хочет.
И была права. Ему не хотелось объяснять ей, что он научился читать, только когда встретил Викторию Джентри. Виктория была просто поражена, когда узнала о его неграмотности, и принялась учить его по вечерам, после окончания его рабочего дня.
После того как Виктория научила его читать, он перечитал всю библиотеку в доме Джентри и перешел к изучению других предметов. Виктория познакомила его с географией и историей, обучила сложению и вычитанию. Даже не будь у него других причин любить Викторию, он бы полюбил ее только за то, что она его учила, не смеясь над его невежеством.
— Что это значит? — спросила его Лидия.
— Что именно?
— Айвенго.
— Это имя мужчины.
— О, — выдохнула она, касаясь пальцами кожаного переплета книги. — А женщины замешаны в этой истории?
