— Меня вызывают в качестве главного свидетеля.
Она положила письмо на стол, понимая, что должна будет выступить с обвинением против Линвуда и тем самым затянуть петлю на его шее. Она прикрыла глаза.
— Ты же знаешь, как нужно поступить, не так ли, Венеция?
Она открыла глаза и посмотрела на Элис:
— Да, знаю.
В тишине комнаты слова звучали точно острые льдинки. Ей стало холодно, боль в груди затрудняла дыхание.
Сглотнув, она снова посмотрела на письмо. Сложив ею, поднялась из-за стола.
— Ты же ничего не съела.
— Мне пора в театр. Там перекушу.
Элис кивнула.
— Билеты на сегодняшнее представление были распроданы за час.
— Да, слышала.
Она направилась к двери.
— Венеция?
Обернувшись, она посмотрела на подругу.
— С тобой будет все в порядке? — спросила Элис.
Венеция с трудом растянула губы в подобии улыбки.
— Да, — ответила она. — Как и всегда.
Элис кивнула.
В тот день Венеция полностью погрузилась в репетицию. Заставляла себя сосредоточиться на словах роли, так как Розиной быть проще, чем Венецией. Все были очень заняты, суетились, требовали, напрягались, как и перед всяким другим представлением. Масла в огонь подливало осознание того, что все места в зале раскуплены, все взгляды будут устремлены на Венецию, а все репортеры будут готовы в любой момент написать о ней новую статью. Венеция растворилась без остатка в этой столь привычной для нее атмосфере. Здесь она точно знала, что делать.
Она пребывала в спокойствии весь день и вечер, даже одеваясь в старомодное платье Розины с тугим корсажем, плотно охватывающим ее талию. Ей расчесали волосы, так что они ниспадали волнистыми кудрями, подкрасили губы, подрумянили щеки.
За пятнадцать минут до поднятия занавеса ее, наконец, оставили в одиночестве, давая возможность настроиться на представление. На нее тут же нахлынули мысли о Линвуде. Она села за туалетный столик и ощутила боль в груди, которая скрывалась там с момента ее разговора с магистратом на Боу-стрит. Она не стала смотреть на свое отражение в зеркале, принявшись вместо этого перечитывать свои заметки о роли Розины и безуспешно пытаясь сосредоточиться на спектакле.
В коридоре послышались чьи-то быстрые шаги. Венеция подняла голову в тот момент, когда дверь гримерной распахнулась и внутрь ворвалась маленькая фигурка, закутанная в черный плащ. Аккуратная ручка откинула капюшон, и перед Венецией предстала сестра Линвуда, леди Мэриэнн. Ее взгляд был совершенно безумным, щеки раскраснелись, светлые волосы разметались по лицу.
— Мисс Венеция Фокс, как вы, должно быть, довольны собой. — Она сотрясалась от гнева. — Ваше имя у всех на устах и в каждой газете! Вы собрали полный зал!
Венеция поднялась, оказавшись почти на голову выше Мэриэнн.
— Я понимаю ваше расстройство, леди Мэриэнн, но сейчас вам нужно немедленно уйти.
— Почему? Вам неприятно слышать правду?
— Нас не должны видеть вместе. Это может нанести урон вашей репутации. А мне скоро на сцену.
— Ах, вот что для вас имеет значение?
— Мне очень жаль вашего брата, правда. — Венеция понимала, как неубедительны ее слова.
— Жаль? — Леди Мэриэнн воззрилась на нее, как на дьявола во плоти. — Как же вы можете сожалеть, если повесят его именно из-за ваших слов? — яростно вопрошала она.
Ее гневному призыву удалось пробить брешь в стене притворства, которую Венеция тщательно возводила вокруг себя весь день.
— Как вы могли так поступить?! — кричала Мэриэнн. — Вы же были его любовницей!
— Леди Мэриэнн!
— Вы пообещали мне, что не причините ему вреда! Я думала, вы любите его. Какой же я была дурой! Вам нет дела ни до кого, кроме себя!
Венеция ахнула.
— Он поджег мой дом! — воскликнула она, стараясь заставить Мэриэнн понять. — Он солгал.
— Никогда! — Мэриэнн подошла к ней вплотную, Венеция видела, как ее тело сотрясается от эмоций. — Мой брат никогда не причинил бы вам зла. Что же касается лжи, то он скорее промолчал бы, чем сказал неправду. Он делает все это только ради того, чтобы…
— Мэриэнн!
В дверном проеме возникла высокая фигура Рейфа Найта. Одним прыжком он подскочил к жене и, схватив ее в охапку, оттащил от Венеции.
— Это не способ, — осторожно произнес он, глядя жене в глаза, будто передавая бессловесное сообщение.
Дыхание Мэриэнн постепенно успокаивалось. Она кивнула мужу.
Найт повернулся к Венеции, которая чувствовала себя виноватой за произошедшую между супругами размолвку.
— Извините мою жену, мисс Фокс. Естественно, она переживает за брата, — произнес он тихим вежливым голосом.
Венеция не сомневалась в том, что в его словах таится предупреждение.
— Конечно, — ответила она.
Еще мгновение Найт холодно смотрел на нее, затем надел Мэриэнн на голову капюшон и вывел из гримерной. Дверь за ними со скрипом закрылась. Венеция не тронулась с места.
«Он скорее промолчал бы, чем сказал неправду». Слова леди Мэриэнн до сих пор вибрировали в воздухе, очень похожие на недавно сказанные между ней и Линвудом. Венеция почувствовала удушье.
Раздался стук в дверь, в проеме появилось лицо работника сцены, пришедшего за ней.
— Ваш выход, мисс Фокс.
— Благодарю вас. — Она не тронулась с места.
— Мисс Фокс, — повторил мужчина.
Кивнув, она последовала за ним по коридору на сцену.
Едва Венеция успела добежать до кулис, как зажглись огни. В образе Розины она вышла на сцену под свист и перешептывание зрителей. Театр был забит битком и, казалось, чуть не лопался по швам. Она услышала, как кто-то выкрикнул имя Линвуда, и ей стоило огромных усилий не отреагировать.
Нужно быть Розиной, и только Розиной. Она должна произносить слова роли и двигаться по сцене так, как того требовал мистер Кембл. Но она не была Розиной, она была Венецией, которая слышала лишь стук собственного сердца и помнила их с Линвудом соглашение. «Клянемся говорить правду или безмолвствовать». Она исполняла роль, а мозг активно устанавливал на места кусочки головоломки. Все это время объяснение лежало на поверхности, но она была слепа, чтобы заметить его. Не договорив реплики, Венеция замерла посередине сцены. По сравнению с истиной все прочее показалось ей мелким и незначительным.
Она посмотрела на костюм Розины, на мистера Инкльдона, актера, исполняющего главную мужскую роль Белльвиля, на созданную ими иллюзию.
Суфлер из будки тут же зашептал ей окончание фразы.
На кону жизнь мужчины, которого она любит.
Суфлер заговорил снова, на этот раз так громко, что его услышали даже зрители в первых рядах.
