– А не могли бы мы спать в другой комнате? – пробормотала она ему в рубашку.
Смех его разлился мягким рокотом у нее над ухом, а руки, держащие ее, сжались.
– Смелее, bella.
– Я не могу смотреть, как делаю… это.
Весь день он целовал ее и прикасался к ней, но дальше этого не заходил. Сидони полагала, что с его стороны это было проявлением заботы, что он давал ей время оправиться после прошедшей ночи, но не могла по достоинству оценить его внимательность. Нетерпение буквально сводило ее с ума.
– Доверься мне. – Он так легко подхватил ее на руки, что у нее захватило дух.
Проклиная свое истосковавшееся сердце, она проглотила возражения и обвила его шею руками. Следовало бы настоять на том, чтобы идти самой, хотя бы для того, чтобы убедиться, что у нее не подкашиваются ноги от одного лишь его взгляда.
Когда он мягко положил ее на кровать, Сидони увидела свое отражение в зеркале наверху. Она раскинулась на покрывале в своем ярко-красном шелковом платье. В зеркале связь между мужчиной и женщиной была осязаемой. Джозеф склонился над ней с безошибочным намерением, но при этом покровительственно. Глаза Сидони сияли неукротимым возбуждением.
– Ты превращаешь меня в неженку.
– Человек живет надеждой, – мягко отозвался он, вытаскивая из ее волос сверкающую шпильку, бросил ее на прикроватный столик и сел на кровать с ней рядом, бедром касаясь ее бедра.
Сидони подтянулась повыше и прислонилась к изголовью, наблюдая за Джозефом с чувственным голодом, который даже не пыталась скрыть. Его угловатые черты выдавали напряжение от долгих часов воздержания. Она не могла не заметить, с каким нетерпением он буквально утащил ее с обеда.
– Я еще не поблагодарила тебя за подарок.
Этим вечером, поднявшись наверх переодеться, Сидони обнаружила на кровати ювелирную коробочку. Ее затошнило от мысли, что Джозеф подкрепил свое завоевание какой-то безвкусной побрякушкой. Но, как всегда, он оказался человеком исключительной деликатности. В коробочке на белом шелке лежала дюжина сверкающих шпилек. Изысканная россыпь цветков и листьев. У нее никогда не было ничего настолько красивого.
– Жду не дождусь выражения твоей признательности, – отозвался он, продолжая вынимать шпильки и складывать их на тумбочку.
– Не сомневаюсь. – Наверное, ей следовало бы стыдиться того, чем она собирается заниматься в этой постели нынешней ночью. Но несмотря на добродетельную жизнь, которую Сидони вела до приезда в замок Крейвен, ей не удавалось наскрести ни капли сожаления. Напротив, она чувствовала себя… свободной.
Джозеф вытащил последнюю шпильку, сдвинул в сторону рассыпавшиеся волосы и поцеловал в шею. В то самое чувствительное местечко, которое отыскал вчера ночью, когда был внутри нее. Восторженная дрожь прокатилась по ней, приправленная воспоминанием и предвкушением.
Сидони обхватила ладонью его крепкую руку.
– Я думала… думала, ты можешь унизить меня какими-нибудь бриллиантами, – неровно проговорила она, пока он осыпал поцелуями изгиб ее плеча, не прикрытого платьем со скандально глубоким вырезом.
И почувствовала, как Джозеф улыбнулся.
– Бриллианты – унижение, amore mio? Определенно, я знался не с теми женщинами.
– Определенно, – недовольно отозвалась Сидони, не желая думать о других его возлюбленных.
До и после нее. Другая возлюбленная будет чувствовать, как он дрожит от желания в ее объятиях? Другая возлюбленная будет слышать глубокий низкий стон, когда он достигнет пика страсти? Другая возлюбленная будет лежать в блаженной неге после того, как он покажет ей дорогу в рай?
Он поднял голову и посмотрел на нее с теплотой, которая растеклась по телу до самых кончиков пальцев. Руки его свободно обняли ее за талию.
– Ревнуешь, tesoro?
– Безумно, – саркастически отозвалась она, ненавидя этих безликих женщин.
Ей хотелось выцарапать им глаза, выдрать волосы и предупредить, чтобы держались подальше от ее мужчины. Это было бы смешно, не будь так печально. За исключением еще нескольких дней, Джозеф не принадлежит ей, какими бы фантазиями ни забивала она себе голову.
Выражение его лица предупредило ее о каком-то подвохе.
– Что такое? – Сидони помолчала, и рука крепче стиснула его рукав. – О нет? Не может быть. Это бриллианты, да?
– Всего лишь маленькие бриллиантики, tesoro, – сказал он извиняющимся тоном. Глаза его блестели – это было подозрительно похоже на удовольствие.
– Ну, тогда ладно.
– Ты поблагодаришь меня поцелуем?
– А я должна? В конце концов, это всего лишь маленькие бриллиантики. – Не удержавшись, Сидони провела рукой по его здоровой щеке.
Кожа у нее под ладонью была твердой и гладкой. Должно быть, он побрился перед обедом. Она притянула его к себе. В зеркале наверху мужчина склонился к сидящей женщине. Под белым батистом рубашки спина его слегка двигалась, когда он целовал ее.
– Не чувствую пыла, – пожаловался Джозеф.
Она поерзала.
– Это из-за зеркала.
– Я это исправлю. – Он наклонился, открыл тумбочку и вытащил оттуда что-то, потом нежно поцеловал ее.
Поцелуй закончился слишком быстро. Сидони недовольно заворчала и потянулась за ним, держа его за плечи и прижимаясь губами к его губам. Их языки встретились. Торжество затопило ее. Но лишь чуть пригубив, он отстранился.
– Закрой глаза.
– Меррик… – Она достигла той стадии, когда его игры скорее раздражали, чем забавляли.
Он наблюдал за ней с полуулыбкой, от которой сердце ее совершало кульбиты.
– Закрой глаза. Пожалуйста, Сидони.
Это «пожалуйста» было предназначено для того, чтобы разоружить. И, разрази его гром, оно разоружило. Она наклонилась вперед и закрыла глаза. Каким облегчением было не видеть множество Сидони.
– И меня зовут Джозеф, – мягко пожурил он. – Наверняка после вчерашней ночи ты можешь заставить себя называть меня по имени.
Она понимала, что это нелепо. Но, называя его Мерриком, сохраняла иллюзию того, что не поддастся чарам, не потеряет голову.
Меррик дразнил и насмехался, он плел интриги, чтобы обесчестить Роберту. Меррик саркастичный и властный. Перед Мерриком, каким бы привлекательным он ни был, она может устоять.
А Джозеф…
Джозеф – это кто-то совершенно другой. Джозеф скрывает поразительную щедрость души от всех, кроме нее. Джозеф готов претерпеть любую боль, лишь бы избавить от боли ее. Джозеф так одинок и надломлен, что она продала бы душу дьяволу, чтобы исцелить его. Джозеф взывает к ее сердцу, как никто и никогда.
Джозеф опасен для нее во многих отношениях. И это становится все яснее с каждой минутой. Он грозит погибелью не только ее репутации – он грозит погибелью ее сердцу.
