По горячим следам газеты много писали о невероятном успехе столичной полиции.
Писали о том, как удалось окружить опасных бомбистов в их логове, в пещерах на берегах Тосны. При поимке многие погибли, взорвались их склады с динамитом и бомбами, но часть удалось отловить и заточить пожизненно в Шлиссельбургскую крепость. Правда, пока не пойман главный зачинщик, некто Резаков.
Непонятной для полиции осталась гибель Леокадии Манкевич, родственницы Хорошевских, которая во время взрыва оказалась в пещере и ее засыпало песком. Была ли она членом преступного сообщества, осталось неизвестным.
Также репортеры писали о поразительной слепоте и легкомысленности супругов Хорошевских, содержавших пансион для девиц. Надо быть совершенно глухими и слепыми, чтобы не обнаружить прямо под своим домом целое гнездо революционеров и настоящий арсенал. Одно удалось достоверно определить полиции. В рядах нигилистов пребывал опаснейший преступник, насильник и убийца, сбежавший с пожизненной каторги, которого искали уж несколько лет. Газеты хвалили министра внутренних дел, начальника Департамента полиции, обер-полицмейстера. Между делом доброе слово сказали и о следователе Сердюкове.
* * *
Прошло почти полгода, но сестры в своих разговорах постоянно возвращались к пережитому. Аделия с трудом поверила Аполонии, выслушав ее рассказ. Нет, Лека не могла так поступить с сестрами. Она лишилась рассудка от страстной любви или от курения кальяна, столоверчения, которые, по-видимому, оказали на бедную девушку слишком сильное воздействие.
«Трущобная кошка» после гибели хозяйки прекратила существование. Как и пансион, который стоял заколоченный и неприютный, никто не хотел покупать опасный дом с плохой репутацией. Прежние посетители «Трущоб» разбрелись кто куда. Дрессировщик ежа окончательно обнищал до такой степени, что пришлось снять колечки с лап колючего артиста и заложить их в ломбард. Госпожа П. неожиданно для сестер Манкевич объявилась на похоронах Леки, хотя ее никто не уведомлял о печальной церемонии. По понятным причинам погребение прошло очень скромно и тихо. Из близких присутствовал опять же только Сердюков.
– Что вам угодно, сударыня? – осведомился полицейский.
– Я желаю передать этим дамам послание их покойной и возлюбленной сестры, – невозмутимо произнесла спиритка.
– Послушайте, сейчас не место для вашего балагана! – зашипел на непрошеную гостью следователь.
Аполония подошла к ограде могилы и приподняла траурную вуаль.
– Что вы желаете сказать, сударыня?
– Нынче ночью ваша сестра навестила меня. Она еще тут. Ее душа еще не покинула наш мир, не улетела в астральное обиталище. Она приказала мне, чтобы я передала вам ее слова. Она любит вас всей душой и всегда любила!
– Благодарю вас! Вы очень любезны! – Аполония устало склонила заплаканное лицо на грудь. Беседовать с незнакомыми, да еще с сумасшедшими, у нее не было ни сил, ни желания.
– А еще она просила вам сказать, – продолжала вещать мадам П., – что тогда, в Институте, это она подсыпала слабительное классной даме.., м-м.., если я правильно запомнила – Тепловой!
Аполония ахнула и хотела еще что-то спросить, но спиритка величаво развернулась и поплыла вдоль могил, крестов и склепов.
* * *
Поезд стремительно несся вперед. Вперед, к снежным альпийским вершинам, к сверкающим льдам и чистейшему в Европе воздуху. Пассажиры в длительном путешествии развлекались беседами с попутчиками и разглядывали пейзаж за окном. Молодая вдова московского купца 1-й гильдии ехала на воды с мальчиком. Ребенок уже изнемогал от путешествия, не слушал мать, досаждал ей нытьем, приставаньями и глупыми вопросами. Это было особенно неприятно, потому как в пути дама познакомилась с чрезвычайно интересным молодым человеком. Приятной наружности, пышные рыжие волосы до плеч, окладистая борода, пронзительные глаза. Иногда они смотрели на нее почти не мигая, точно как у змеи.
Незнакомец представился приват-доцентом из Петербурга, сказал, что едет поправить здоровье, подорванное на научном поприще.
– Огурцов. Архип Нестерович Огурцов, – назвал он себя, когда они встретились в коридоре вагона, напротив ее купе.
Вдова там подолгу стояла и" глядела в окно, к этому занятию и присоединился любезный попутчик.
– Какое славное русское имя! – воскликнула дама. Ей все нравилось в новом знакомом. И даже немного смешная фамилия – Огурцов.
– Я, знаете ли, патриот, и предпочитаю исключительно все русское. Знаю, мое имя иногда кажется нелепым, может быть, смешным. Но это имя я получил, когда меня крестил батюшка. Не уважаю некоторых глупцов, слепых идолопоклонников, которые переиначивают свое имя на иностранный манер. Нарекут Авдотьей, а зовется Аделией, видишь ли. Или еще знавал я одного такого молодца. Он свое имя истинное, кажется, сам позабыл и звался Огюстом. Русский человек, и Огюстом!
Попутчик засмеялся, вдова тоже сдержанно заулыбалась. Мальчик мешал ей наслаждаться общением, дергал мать за платье и ныл.
Незнакомец смотрел на ее улыбающийся рот и видел другие губы, чувственные, зовущие, нервные. Видел иные руки, с длинными тонкими пальцами и изящным запястьем, чуть прищуренные глаза. И сиротливые, беспомощные башмачки.
27 июля 2002 года
