— Куда ты ранена? — забеспокоился отец Ансельм, быстро пробираясь к ней.
Не обращая внимания на отца Ансельма, Лорелея сбросила руки Дэниела и отступила назад. Ее лицо было бледным, как выбеленная солнцем кость.
— Не прикасайся ко мне.
Дэниел был потрясен. Ему знакомо чувство ненависти, но ненависть Лорелеи пугала его.
— Где ты взяла это? — изумленно спросил отец Джулиан. Он осторожно взял в руки стрелу.
Лорелея не спускала с Дэниела возмущенного, презрительного взгляда.
— Я вытащила эту стрелу из тела животного, убитого этим человеком. Послушайте, он убил Красавицу. Месье Северин убил нашу Красавицу.
За спиной Дэниела раздались мучительные стоны и слова проклятия.
— Месье Северин, — настоятель пылал от гнева так, что Дэниел мог чувствовать этот жар своей кожей. — Надеюсь, вы объясните свой поступок?
— Это ошибка, — проговорил он, смущенный, взбешенный и испуганный более, чем хотел себе признаться. — Я никогда…
— Стрела вошла под четвертое ребро, — произнесла Лорелея безжизненным голосом. — Я могу судить по большому количеству крови, что стрела пронзила аорту. Мы можем пойти забрать ее? Можем мы забрать ее и принести домой?
Дэниелу очень хотелось обнять девушку и попытаться убедить ее в своей невиновности. Но он сдержался. Лорелея не поверит ему. Ей будет неприятно его прикосновение.
Со всех сторон на него смотрели обвиняющие глаза. Бесполезно убеждать их в обратном. Но он найдет виновного и заставит его признаться перед всеми в этом гнусном убийстве.
Пробравшись сквозь толпу, Дэниел вышел в холодную ночь. Он слышал, что каноники требовали его присутствия и объяснения, но отец Джулиан остановил гневные речи словами:
— Пусть идет. Возможно, мы, наконец, избавимся от этого человека.
За Дэниелом закрылась дверь.
Инстинкт охотника повел Дэниела на псарню. В трапезной за ужином отсутствовал лишь один человек, и Дэниел точно знал, где найти его.
В помещении царил полумрак. Собаки скулили и беспокойно метались по своим загонам, чувствуя беду. Он нашел его в дальнем углу, освещенном голубоватым лунным светом, льющимся через незастекленное окно.
Парень сидел на соломенной подстилке в окружении щенков Красавицы, что-то тихо нашептывая им, кормя их по очереди молоком из фляжки.
Стиснув зубы, всеми силами сдерживая себя, чтобы не ударить его, Дэниел схватил виновного за шиворот и поставил на ноги.
— Пойдем, Сильвейн, — дрожащим от гнева голосом проговорил Дэниел. — Ты должен кое-что объяснить.
Сильвейн не стал сопротивляться и, осторожно ступая, чтобы случайно не задеть ни одного из щенков, вместе с Дэниелом вышел из псарни.
Около главного здания приюта суетились люди. Дэниел потянул юношу в темноту и подтолкнул к тропинке, ведущей к озеру. Они пришли к шатким мосткам, с которых Лорелея летом ловила форель. Гладкую поверхность озера заволокло туманом.
Не давая Сильвейну опомниться, одной рукой Дэниел резко заломил его руку за спину, удерживая ее там, лишая тем самым парня возможности сопротивляться. Другой рукой он грубо обхватил шею послушника и сдавил так сильно, что Сильвейн, казалось, перестал дышать.
— Зачем ты убил собаку? — яростным шепотом спросил он.
Послушник издал хриплый, булькающий звук Дэниел ослабил хватку, чтобы он мог говорить.
— Я… я не убивал, — задыхаясь, произнес Сильвейн.
Дэниел снова безжалостно сдавил его горло. Сильвейн был молод и силен и мог без труда справиться с Дэниелом, но он был скован страхом и своей виной.
— Послушай, ты теряешь время и мое терпение. Я вытрясу из тебя правду, даже если мне придется избить тебя до полусмерти.
Сильвейн застонал. В сумерках Дэниел не мог видеть выражения его лица.
— Боже, — пробормотал он. — Ты должен все объяснить. Давай рассказывай, — Дэниел убрал руку.
— Я не собирался стрелять в собаку, — прошептал Сильвейн.
— Лорелея обвинила меня в убийстве и ни словом не обмолвилась про несчастный случай.
— Я целился в… что-то другое.
— Ты — швейцарец, ты — меткий стрелок, ты не мог промахнуться.
— Собака так обучена.
Она закрыла его своим телом.
— Его? — У Дэниела внутри все сжалось. — Кого? Бандита?
Губы Сильвейна задвигались, но он не произнес ни звука. Дэниел понял, что парень молится.
— Скажи мне, Сильвейн, — приказал он. — Быстро. Это важно. В кого ты целился?
— В… каноника. Боже, помоги мне. Это был один из каноников, — из глаз Сильвейна покатились слезы. Он весь дрожал.
— Который из них? — попытался уточнить Дэниел.
— Я… я не могу сказать. Лицо было скрыто капюшоном, а я находился в двадцати шагах от него. Уже смеркалось… Это мог быть любой из них.
— Ради всего святого, — взорвался Дэниел. — Ты собирался убить человека, даже не поинтересовавшись его личностью. Почему?
— У него был мушкет из тех, что привезли солдаты. Он прятался в зарослях у озера и целился в Лорелею.
Дэниелу стало страшно. Лорелея, а теперь и Сильвейн были в смертельной опасности. Он почувствовал, как ослабло его тело, словно обваренное кипятком. Он сделал Лорелею уязвимой, но самонадеянно считал, что давно не совершал глупых ошибок.
— Боже, — произнес Дэниел, опуская послушника. — Садись, Сильвейн.
Молодой человек тяжело опустился на дно лодки рядом с Дэниелом.
— Ты преследовал его?
— Нет. Я… я не смог. Я… убежал. Я струсил так же, как тогда, когда незнакомец напал на меня и Лорелею на горной дороге.
— У тебя нет времени на самобичевание, — огрызнулся Дэниел. — Человек, в которого ты стрелял, знает, что ты захватил его врасплох и можешь выдать. Тебе нужно уехать отсюда.
— Но Лорелея…
— Я позабочусь о безопасности Лорелеи.
Сильвейн задумался и настороженно взглянул на Дэниела.
— Почему я должен верить тебе?
— Потому что у тебя нет выбора.
Резкость и категоричность слов Дэниела не смутили послушника. Он понимал, что заслуживает презрения за свою трусость.
— После взрыва отец Джулиан приказал мне присматривать за ней, — прошептал он.
— Он объяснил причину?
— Нет. Он опасался еще одного несчастного случая с Лорелеей, подобного взрыву в лазарете. Утром я увидел, как она куда-то мчится. Я знал, что у нее есть любимое место в горах, и решил искать ее там.
— Лорелея сказала, что никто не знает об этом месте.
Сильвейн печально взглянул на Дэниела.
— Я знал. И ты тоже…
Дэниел понял, что этот парень любит Лорелею, и эта любовь принесла ему много страданий. Но теперь это не имело значения.
